И жизнь прошла

-Тёть Зоя, а где Мишка?
-На что он тебе?
-Так мы же за ягодой собирались с утра.
-Ушёл он, с пацанами ушёл.
Как ушёл? — у девчонки затряслись губы, — он же мне обещал…

-Слушай, Томка, ну чего ты прицепилась к парнишке, а? Тебе кобыле по мужикам уже бегать скоро, а ты к ребёнку цепляешься, иди вон…с девками водись, отстань от Мишки, по-хорошему.

Зоя терпеть не могла эту полоротую губастую, длинноногую, словно выпь на болоте,Томку.

Её корёжило от одного взгляда на девчонку вот надо же, ребёнок вроде, а до чего неприятная, — думает Зоя.

Губы Томкины затряслись, на выпуклых глазах появились слёзы.

Тьфу ты, недоразумение, а не девка, пожала плечами Зоя и пошла в глубину двора, вот же привязалась, полоротая.

Проходу парнишке не даёт.

В этот момент из стайки выскочил сын Зои, Мишка.

— Куды?

-В лес.

-У свиней почистил?

— Почистил, мам.

-Соломы натрухАл?

-НатрухАл.

-У курей надо там…

-Да мама, я с утра работаю, у меня каникулы, тем более в лес собирались, я потому и встал так рано, меня ребята ждут.

-Какие?

-Мам, ты чего? Обычные пацаны, Васька, Витька, Серёга, Петька и Гешка.

-Никого не забыл?

-Нет, мама, мне идти надо.

-А эта полоротая, тоже с вами, одна девка с пацанами?

-Мам, да хватит уже, а? Что тебе Томка сделала? Она мой друг.

-Друг, обведи вокруг, Мишка, — Зоя схватила сына за плечо и зашептала ему в ухо, — не водись с ней сынок не надо, окрутит тебя, как есть окрутит, греха не оберёшься, ну? Послушай меня.

-Мам, ты о чём говоришь?- мальчик вырвался из цепких рук матери и побежал не оглядываясь, прыгнул на ходу на велосипед.

— Томка, Томка, — услышала она звонкий голос сына, села и…заплакала.

Вот чего она к парнишке прицепилась, а? Чего ей надо? Пару -тройку лет и заженихаются, а потом приволочёт эту полоротую, скажет, мол, женюсь, мама, папа, любите и жалуйте. Нет не бывать этому, не бывать.

Зоя вытерла слёзы, решительно встала и направилась к калитке.

Она вышла за ограду, постояла, будто думая, делать ей то, что она наметила и решительно отправилась куда -то вдоль по улице.

Возле ограды, в куче жёлтого песка, резвилась ребетня, Зоя окликнула одного, вихрастого, головастого парнишку.

-Андрейка, мать дома?

-Дома, — говорит пацан, сосредоточенно копая в песке ямку.

-Покличь.

-Мамка, — заорал пацан.

Тьфу ты, думала сбегает, а он орёт, вот полоротый, вся семейка такая.

-Оу, — откликнулись из-за ограды.

-Иди сюды, тебя тётька зовёт.

Из ограды выплыла Веркина и Андрейкина мать, конопатая, губастая бабёнка, такая же длинноногая, как дочь.

-Аннушка, подь сюды.

-И тебе не хворать, Петровна, что такое? Стряслось что? С детьми что?- вытирая руки о фартук, спрашивает взволнованно.

-Да ничего, типун тебе на язык, не случилось, но может…Накрути хвоста своей Томке, девка всё — таки, а…

-Чего?

-Да того…шастает за парнишками, не даёт проходу, Мишку моего обуяла.

-Ты, Петровна, никак белены с утра заместо мака поела, кого плетёшь, дети они ещё, бегают, себя вспомни.

Зараз с парнишками бегали и по грибы, и по ягоды, травы нарвать кролям, за кукурузой, сад очистить колхозный, а?

-Ты можеть и бегала, а нет, — отрезала Зоя.

-Тююю, ты посмотри на неё, а кто же брату моему, Яшке прохода не давал, да тебя мать твоя хворостиной с нашего двора гоняла, думаешь я не помню? Я на четыре годочка всего моложе вас с Яшкой.

И как вы курить учились за сараем и как картинки срамные разглядывал, да хихикали, на рыбалку бегали, как целовались за сараем, всё помню…Или не было такого, скажешь?

-Я тебе своё слово сказала, придержи девку, а не то в подоле принесёт.

-Ну ты же не принесла? Или что? Может Пашка -то, Яшкин, а?

-Д. у. р. а ты, на что мне порода ваша, губастая, дети мои от мужа, а вот ты суразов натаскала.

-Я? С чего они суразами -то вдруг бы стали? С дубу рухнула, баба? У меня и мужик имеется, между прочим любит меня, потому и живём в ладу, потому что он со мной по своей воле.

А твой по принуждению, боится от тебя уйти…Ты же первого встречного- поперчного схватила и в мужья себе записала, потому как, Яшка мой бросил тебя, ты кобыла больше никому была не нужна.

Зоя знала, у Томкиной матери язык острый, с ней бабы стараются не связываться, да и она, Зоя, не лыком шита.

Ребетня же, набрав ягод, бегут к мелкой речушке, раздеваясь на ходу, бросая одежонку, мчатся наперегонки, взметают тучу брызг, хохочут, плещутся и не арзберёшь, кто тут парнишка, а кто девчонка.

Нет в детях той грязи, что есть во взрослых, дети изначально чисты, это потом они становятся кем-то…

А пока, бегают в одних трусишках, а кто помладше, то и без, не стесняясь, не стыдясь друг друга, хохочут, дурачатся, а потом лежат все в повалку на песке, кверху попами сушатся, мечтают и болтают.

-Вот кем ты Петька станешь, когда вырастишь?

-Я то? Я как папка, механизатором.

-А ты, Томка? Певицей наверное?

-С чего бы это певицей?

-Ну артисткой, все девчонки хотят быть артистками, пять минууут, пять минууут, — загнусавил Генка.

— Ффф, -фыркнула Томка, — сам становись, ежели тебе хочется, а я лётчиком буду или учёной.

-Ха, туда девчонок не берут.

-Берут, Гешка, — сказал серьёзный Серёжа…

Билась Зоя, чтобы отвалить Мишку от той губастой с облегчением выдохнула, когда сын в армию ушёл.

Встречала где эту губастую отворачивалась.

Прибежала однажды заплаканная.

-Тёть Зоя, от Миши не было письма?

-Как не было…вчера принесла, Галька- письмоноска.

-А мне нет, — затряслись губы у девчонки.

-Ну, а я чего? Не хочет видимо тебе писать.

-Да как же? Всегда хотел, а тут…

-От меня чего хочешь?

Пошла девочка сгорбившись.

-Другая у него там… в армии…- сказала в спину.

Свадьба, свадьба, эх, веселье, пляшут подружки, пляшут друзья, жених сидит весёлый, это же Генка, дружок Миши и Томки, счастливый, сам не поверил своему счастью, когда Томка к нему со слезами прибежала и жениться предложила, да только с условием, что после свадьбы уедут в город.

А Гешка на всё ради Томки готов.

Она никогда его не замечала, всё с этим Мишкой крутилась с детства. В армию провожала, потом три дня рыдала, он Генка всегда рядом был, в армию не взяли, по состоянию здоровья, нашли там что-то…

Радуется Зоя, наконец-то отстанет от ребёнка…

Письма Миша писал матери, спрашивал почему молчит Тома.

Зоя отвечала, что видит её, каждый день, нормальная, не болеет, почему не пишет? А кто его знает, неудобно будет, ежели она, Зоя, узнавать будет.

Знала Зоя, почему не пишет.

Почему не пишет?

Пишет.

Только Галька — почтальонша, должна Зое, много должна, вот она за часть долга и подговорила бабёнку, забирает Мишины письма, что к Томке идут, а от Томки к Мише и ей, Зое отдаёт.

А как ещё? Мать лучше знает, чего сыну надо.

Глупый он ещё, молодой.

Пришёл Миша из армии, а Томы нет.

Как нет?

Да так…

Вышла за Генку замуж и укатила.

Куда? В город куда -то…

У матери на примете девочка есть хорошая, в городе живёт, но хорошая.

— Да ты их знаешь, тёти Нади Половинкиной дочка,Светочка, ой, хорошая, состоятельные, слышь, мужик у Надьки, директором на фабрике, тебя пристроит куда надо.

-Мама…я не люблю её, мама…

-Пффф любовь твоя. Вон, любила одна и что?

Свадьба, свадьба, все веселятся, да жених невесел, словно истукан.

Ничего, ничего, стерпится — слюбится, — думает Зоя, — зато вон…в каких хоромах будет жить да и отец для доченьки единственной расстарается, ничего…всё перемелется, мука будет.

Время идёт.

Говорят, что оно лечит.

Неет, не лечит, боль притупляет, забот подкидывает, за которыми многое отходит на второй план.

Десять лет пролетело, как один миг.

В гости Миша с семьёй к матери приехал и Тома с Генкой к своим.

Встретились нечаянно, поздоровались, надо бы разойтись, а никак.

-Пойду покурю, да до Серёги дойду — говорит вечером Миша.

-Куды, — мат встала в дверях, — не пушшу…

-Мам, ты чего?

-Светочка, иди с им, нечего мужику шастать одному.

-Нет, Зоя Петровна, он кдругу, а я зачем? Что вы, пусть идёт.

-К ней, к лупоглазой ? Гляди Мишка.

-Уйди, мама…

Ноги сами на берег привели…на второй день тоже и на третий, уходить уже собирался, когда увидел силуэт…

Пришла.

Пришла всё же.

Никто никого не упрекал, не выясняли ничего, просто стояли, под любимой черёмухой, любимые и несчастные, прижавшись друг другу и даже луна ушла за тучку, чтобы не нарушать очарование.

Ей луне всё равно, плохо это или хорошо, что два семейных человека стоят обнявшись и дышат друг другом.

Ей главное, что любимые рядом, вот и прячется, чтобы не выдать своим ярким светом.

Ещё десять лет прошло.

И ещё двадцать…

Никогда не переступили черту Тома с Мишей, ни разу.

Скажете не было любви и не любовь это вовсе?

Была и есть, а ещё ответственность за тех, кто рядом.

Разве виноваты жена Мишина или муж Томары дети их, а потом и внуки.

Стоит Михаил у памятника супруге своей, уже три года, как вдовец.

К матери с отцом сходил.

Мать рассказала ему всё…как разлучила его с Томой, простил, мать из-за любви большой материнской.

Всё простил, давно отболело, щемящее чувство осталось.

-Миша?- повернулся, Тома стоит, осень, а она такая, как девчонка в детстве, худенькая, платочек на шейке повязан, прошла, села рядом на скамеечку.

Сидят, беседуют о чём-то.

-Вот и жизнь прошла Миша…

-Мимо прошла, Тома.

-Отчего же мимо…Что не вместе были? Значит так суждено…Ты на Гену не держи зла, он меня тогда из болота отчаянья вытащил, а потом…Потом, Миша…я полюбила его.

-В благодарность?- усмехнулся Миша.

-Нет, не в благодарность, аза душу его кроткую, за любовь ко мне, сколько он вытерпел от меня, Миша…

Я ведь тебя любила никто не нужен был другой, а поди ты, столько лет бок о бок…Ты Миша..знаешь что, попросить хотела, ты не серчай на него и поддержи…Идти мне надо, прощай Миша.

-В чём поддержать -то, Тома.

Но Тома уже не слышала, ушла.

А вечером в нук позвал Михаила, говори что звонят ему…

-Алло, — взял трубку.

-Алло, друг…

-Гена, плачешь что ли?

-Тома…ушла.

-Куда, — хотел сказать, что у него её нет, да всё понял.

-Я сейчас приеду, слышишь, приеду не раскисай.

-Жду, спасибо…друг.

Сидят рядом два друга, жизнь прожившие, плечо к плечу сидят.

-Болела последнее время, никому не велела говорить…У тебя жена?