Здорово, Семёныч, — повторил пришедший.
-Ну, здорово…коль, не шутишь.
-Не признал? Я, Пашка Любшин.
— Признал, отчего же… не признать.
-Я войду?
-А на что?
-Ну…мы же соседями были, а я иду смотрю, Семёныч вроде, присмотрелся, ну точно, — пришедший скинул проволоку с калитки и зашёл в ограду.
Старик, разогнувшись во весь свой богатырский рост, стоял с топором в руках, топорик тот, в его руках, казался будто игрушечным.
Здоров, чертяка,-подумал пришедший и поёжился, но вида не подал, шагнул ещё раз, остановился, потом смело подошёл к старику, протянув ему руку.
-Семёныыыыч, как я рад тебя видеть. А, ты, смотрю, того расстроился тут, приспособился.
А что?
Человек, он ить, ко всему привыкает, ну…так и будешь столбом стоять?
Али ты меня не признал толком, я же Пашка, ну ты чё, дядь Ваня, с Мишкой сыном твоим, в бабки играли, иргу рвали, а тётя Тася, жена твоя, нам потом вареники и пирожки с той иргой делала, вкусныеее.
Вот сподобились увидеться, а Михаил-то где?
Старик смотрел на прешедшего, желваки его ходили.
Вышла во двор маленькая старушка, в белом платочке. поставила руку козырьком ко лбу и смотрит на того, кто пришёл.
-Тётя Тася, здравствуй, ооой, ты всё такая же красавица, а я Пашка, Пашка Любшин…
-Здравствуй, Паша…Любшин, — протянула старуха, а потом глянув на старика, быстро, быстро зачастила, — ты чего старый, не признал? Это же дружок Мишин, Паша, идём, идёмте, я пирог испекла, идёмте чай попьём, идём, ну ты чего, Иван Семёныч, что встал столбом.
Старик будто сдулся, опустил плечи и положив топор, пропустил вперёд гостя, прошёл пригибаясь в дом.
Старуха быстро накрыла на стол, гость вдруг потерял свою самоуверенность, сидел тихо- тихо и смотрел на старика.
-Пей чай-то, небось голодный весь день, — сказал старик равнодушно без вопроса.
-Да, спасибо, весь день в разъездах…Даже некогда перекусить было.
-Исти будешь, Паш? — старуха посмотрела на гостя, не дожидаясь ответа, подошла к печи, открыла затвор и достала оттуда чугунок с картошкой, мигом появились на столе огурцы сало, хлеб, — давай, кушай, Паша…
Гость несмело глянул на старика, тот прикрыл глаза и кивнул.
-Ешь, Паша, ещё бабка моя, покойница, говорила, что нельзя жалеть еду, никому, ни другу, ни врагу грешно это…Ешь.
Пашка начал есть, торопливо, будто боясь, что старик передумает и вдруг выгонит его из-за стола.
Он не ел давно, дня три только вода, да горсть семечек…
Старуха подкладывает и подкладывает, старик молчит, а Пашка…Пашка не может остановиться.
Наконец, наевшись сидит, пот катится со лба, по переносице и дальше, за шиворот.
-На-ка утрись. Чай пей.
-По делам, али как?- заговорил наконец -то старик.
-Да…я вроде, как жить теперь здесь буду, меня председателем сельсовета назначили.
Старик опустив голову, кивнул.
-А где же жить будешь, Паша?- спрашивает старуха.
-Да там, тёть Тася, при сельсовете. Спасибо вам…Я пойду? Вы, ежели что надо, обращайтесь, я же власть, — усмехнулся невесело.
Старуха суетливо забегала, собирая котомку.
-На, Паша, с собой, на- кося.
-Спасибо, тёть Тася…
Лежит на лавке, председатель сельсовета и думу думает…
Виноват он перед стариками, очень виноват…Он же раскулачивать их тогда приходил, он свято верил в то, что делает.
Старик упрямился, не хотел отдавать на нужды сельчан, своих же, ведь решили же, всё в общий котёл, а Семёныч, он такой упрямый…не захотел…Ну их всех погрузили и…
Он, Пашка, сумел Мишу предупредить чтобы хоть что- то с собой взяли, корил себя потом, за малодушие, но не смог, он-то знал, не такие уж и богачи дядя Ваня с тётей Тасей.
Своими руками всё заработали и ребят с детства к труду приучали, старший -то, Петя в четырнадцатом погиб, остался Миша.
У него-то, Пашки, чистая репутация, он что ни на есть пролетарий, самый настоящий.
Ни двора, ни кола, как говорится, гол как сокол.
Это пока маленький, не понимаешь в чём отличие твоё от других, а вот как подрастёшь…
Не хотел тогда раскулачивать Северьяновых Пашка, честное слово не хотел, так вышло. В списках они были…
У него отец-то, у Пашки, из первейшего бедняка вдруг властью стал, раньше Пронька был, а тут Прохор Силантьич, не туды — сюды.
Ходил папашка по селу с папкой, в кумачовой рубахе, пиджаке кожаном, да в кепке большой, что на глаза ему падала.
Знал Пашка эту кепку, дядь Ване она принадлежала, папашка забрал…
Гордился тогда Пашка отцом -то, а то…правильно сказано, кто был никем, тот станет всем…Вот и стали они с Пашкой всем…Пашка -то отцу помогал, а как? Дел полно, сразу стал Пашка, Павел Прохорович, вот так-то…
Уехали тогда Северьяновы, не пустые уехали, вон как расстроились, хорошо устроился дядька Иван, а что? Он рукастый…
А вот папашка Пашин…Запил папашка, не смог долго продержаться, деньги казённые пропил, да и замёрз, совсем замёрз, буран был, до дома чуток не дошёл, завалило его снегом…потом вскрылась растрата.
Тогда и Пашку привлекли, думали что он с папашкой вместе, хулиганил, но нет чист был Пашка.
Правда, еле отговорился, что ни при чём он…Какое-то время, туда — сюда скитался, ни семьи никого, мать -то давно после папашки преставилась, один, как перст, на белом свете.
Только вроде начнёт налаживаться раз и про папашку вспомнят, попросят освободить место.
А тут видно никто не хотел ехать в Сибирь, вот его и спросили, не поедет ли Пашка и согласился.
Не ожидал дядь Ваню здесь увидеть обрадовался очень, а где же Мишка? Не хочет видно с ним знаться, эээх жизнь…Живёт наверное, семьёй, он, Мишка, парень видный, красивый, поди уж и детишек выводок, а он Пашка всё один…
Уснул под утро Пашка, не от того что твёрдо, нет, думки не давали спать.
А утром. кто-то в окно стукнул.
Соскочил, лицо руками потёр, пошёл открывать.
-Закрылся? Не бойся председатель, у нас народ здесь такой, не воровитый, мы дверь кочедычком подпираем, палочка такая, замки не вешаем, не тот народ Паша…
Дядя Ваня зашёл внутрь.
-Тут бабка тебе каши, да яиц передала, ешь.
Засуетился Пашка, не знает, как гостя принять…
А ты что? Прямо на лавке спишь?
-Да, я привык, кулак под голову, куртёхой укроюсь…
-М-даа…ну ешь…
С тех пор, каждый день приходил старик, кормил Пашку.
-Дядь Ваня может надо чего, ну неудобно мне…Чем помочь?
-А чем ты мне поможешь, Паша…А я вот могу тебе и помогаю…
Вечером старик увидел мнущегося у калитки Павла.
-Ты чего? Председатель? Заходи.
-Дядь Ваня, давайте я вам дрова поколю…пожалуйста, ну не могу я так, вы меня кормите, а я…
-Дрова? Ну давай. Слушай, Паш, а может баньку истопим, а?
Повеселел Пашка, заулыбался.
Сидят после бани с дядь Ванею Пашка, чай с брусничным листом пьют…
Ну посидел пора и честь знать…
-А ты куды, Паша?
-Так…домой.
-Ково там, домой, — замахала руками тётя Тася, — вон, давай ложись, постелила я…
-Дядь Ваня, тёть Тася…простите меня…Простите — заплакал Пашка.
-Да за что же, Паша…Ну- ну сынок, ты чего.
А Пашка плачет словно дитё, не видел он тепла материнского, мать никогда не прижимала к себе Пашку, ласково не говорила, тычки, да пинки…А тёть Тася она…она…
Плачет Пашка, рыдает даже.
Страшно это, когда мужик плачет…
-Ты чего паря, ты это, брось давай, ну…брось, говорю, чай не чужие, ты чего? Ты же с сыном нашим, Мишкой..помнишь, в бабки играл ну…иргу рвали, а потом…Тася пирожки, да вареники с той ирги ляпала…
Вкусные, а здесь, слышь Паш, не растёт ирга -то…брусника токмо… -Обнял старик своими ручищами хиленького Пашку, что у того косточки захрустели, уткнулся в голову ему и сам заплакал, затрясся.
-Миша…сын, нету его…И не знаем, где его косточки, Мишка…сын…
-Дядь Ваня, а может жив Мишка, а?
-Нет, Паша…нет…Сказали нам, что всех…разом, в каком-то овраге…Сироты мы сироты Паша, как и ты…Ведь нет у тебя никого, мне Тася говорит, не надо злиться, видно бог нам Пашу послал…чтобы не одни…
— Оставайся у нас, сынок — говорит тётка Тася — чего старое поминать, а нам старикам хоть какая-то радость будет на старости лет…
Первый раз, за много- много времени спал Паша на постели, укрытый одеялом на подушке спал так, что зорьку проспал…
— Вставай, председатель — посмеивается старик, — уже дела делать надо, председательские…
-Паша сынок, ты переезжай, ни на кого не смотри, ждём вечером, смотри не заставляй стариков волноваться…
Вот так Паша семью нашёл.
За друга своего жил, так дядь Ваня сказал, чтобы жил за то, что Миша не смог ни отжить, ни отлюбить…
Работал Паша всю жизнь, честным был, справедливым, женился, на девушке порядочной, домой привёл.
Старики и внуков дождались, помогали Пашиной жене, Паша никуда от родителей приёмных, до последнего вздоха рядом был.
Внуки очень любили бабушку с дедом, а они их в ответ, никто и не догадывался что старики не родные ребятам, лучше всех были бабушка с дедом для детей.
Уже нет стариков на свете, давно и Паши с женой тоже нет, дети их сами старики, а всё вспоминают про деда с бабушкой, какие же они были, самые лучшие.
Какой справедливый был отец и добрая мать.
Своих детей в любви и гармонии воспитали и им наказывали, блюсти кодекс семейный, любить и уважать друг друга, а ещё прощать…
Зло таить, себя губить, — так любила говорить тётушка Тася.
Так и дети, и внуки говорят тёти Тасины, да, тёти Тасины и дяди Ванины, а также Паши, Любшина.
