Инна Григорьевна задержалась на работе. Ноги гудели, спина ныла, а в висках стучало. Хотелось домой, заварить чаю, упасть на диван и выключить мозг. Она работала бухгалтером в небольшой фирме, и сегодняшний день выдался особенно нервным — сдавали квартальный отчёт.
Ключ щёлкнул в замке, дверь открылась, и её встретил знакомый запах дома — лавандового средства для мытья полов и старого паркета. Но этот уют был обманчив. Из кухни доносились звуки телевизора. Инна Григорьевна вздохнула, сняла пальто и пошла туда.
Аня, жена её старшего сына Бориса, сидела за столом, уткнувшись в телефон. Перед ней стояла тарелка с остатками макарон, ещё две грязные тарелки и чашки лежали в раковине. На столе крошки, капли засохшего кетчупа.
— Привет, — кивнула Инна Григорьевна, направляясь к чайнику.
— Привет, — буркнула Анна, не отрываясь от экрана.
Инна Григорьевна помыла чашки, заварила чай. Она смотрела на спину невестки, на грязную раковину, и внутри у неё всё закипало. Последние полгода, с тех пор как Борис привёл в дом эту девушку, её жизнь превратилась в бесконечное обслуживание. Она готовила, убирала, стирала за всеми. Сергей, младший сын, тот помогал: посуду после себя мыл, полы иногда протирал, в магазин бегал.
А Боря… Боря ничего не хотел делать по дому.
Жена Бори вообще вела себя как постоялица в бесплатном отеле с услугой «всё включено».
Сегодня чаша терпения переполнилась.
— Аня, — тихо, но чётко начала Инна Григорьевна. — А тебе не стыдно?
Девушка медленно оторвалась от телефона, недоуменно подняла бровь.
— В смысле?
— В прямом. Поела — убери за собой. Я же не служанка тебе. И так на работе тоже устаю, как лошадь, прихожу домой, а тут… свинарник. И так каждый день. Ты хоть раз за полгода пол протёрла, или свою одежду постирала? На кнопки в машинке нажать сил нет?
Анна медленно встала, отодвинув стул. Лицо её, обычно красивое и ухоженное, исказилось гримасой презрения.
— Инна Григорьевна, — сказала она сладким, ядовитым тоном. — Я тоже не прислуга. Это не моё жильё, и я здесь ничего делать не обязана. Вдруг не угожу, вам же вечно все не так.
Она обошла стол, демонстративно не глядя на свекровь, и пошла к выходу из кухни. На пороге остановилась.
— И вообще, не вам мне указывать, что я должна делать!
Невестка ушла в свою комнату, громко хлопнув дверью.
Инна Григорьевна стояла, сжимая ручку кружки, и понимала, что у неё трясутся руки. Не от злости, а от полного бессилия. Она так воспитала своих мальчиков — быть самостоятельными, помогать по дому. А тут… чужой человек, который втоптал ее усилия в грязь.
Вечером грянул гром. В её комнату, без стука, ворвался Борис. Лицо его было багровым, глаза горели.
— Мать! Что ты себе позволяешь?! Как ты могла говорить такое с Аней?! — закричал он с порога.
— Боря, успокойся, — попыталась она успокоить сына, но он не слушал.
— Она плачет! Плачет, ты понимаешь? Ты её оскорбила! Ты что, думаешь, она будет тут полы мыть, как Золушка? Ты ей не хозяйка, чтоб указывать!
— Борис, я просто попросила убрать за собой посуду! — голос Инны Григорьевны дрогнул. — Я устаю на работе и прошу одного — убирать хотя бы за собой.
— Не трогай мою жену поняла?
Боря орал так громко, что прибежал его младший брат. Сережа пытался вставить слово, угомонить Бориса, но тот был словно невменяем. В итоге он ушёл, хлопнув дверью так, что задребезжали стёкла в серванте.
На следующее утро Боря и Аня стали собирать вещи. Инна Григорьевна молча сидела на кухне и пила кофе. Она чувствовала странное облегчение. Пусть уезжают и живут сами. У неё не осталось сил обслуживать двоих взрослых людей.
Они уехали. Борис на прощание даже не взглянул на мать. Дверь закрылась, и в квартире воцарилась тишина. Горькая, но спокойная.
Сын не звонил, а когда Инна Григорьевна попыталась ему дозвониться, обнаружила, что её номер в черном списке. Она попробовала с городского. Услышав мамин голос, Боря бросал трубку. Она поняла: старший сын вычеркнул её из своей жизни. Окончательно и бесповоротно.
***
Прошло время. Сергей, который всегда был более домашним и спокойным, однажды привёл в дом девушку Настю.
Настя работала медсестрой в районной поликлинике, и с первого взгляда Инне Григорьевне понравилась. В глазах этой девушки не было той хищной искры, что у Анны. Они были спокойные, добрые.
Сергей и Настя поженились. Молодые остались жить с Инной Григорьевной, но теперь всё было по-другому. Не было дел «твоих» или «моих». Настя после дежурства сама, без просьб, готовила ужин на всех. Сережа брал на себя всю тяжёлую работу. Инна Григорьевна помогала, как могла. Они жили, как одна семья. В доме снова запахло уютом и выпечкой, а не напряжённым молчанием.
Через год у Сергея и Насти родился сын, Коля. Инна Григорьевна растворилась в любви к этому маленькому комочку. Она сидела с внуком, когда молодым нужно было отлучиться, качала его на руках, пела колыбельные. Она была рядом, когда он сделал первые шаги, когда сказал первое «баба». Она чувствовала себя нужной, настоящей бабушкой.
А потом, как гром среди ясного неба, объявился Борис.
Старший сын приехал без предупреждения. Постучал в дверь, и Инна Григорьевна, открыв, не сразу узнала своего Борю. Он постарел, в его глазах читалась усталость и какая-то затаённая злоба.
— Мать, — буркнул он, не переступая порог. — У нас дочь родилась. Яночка.
Инна Григорьевна ахнула, у неё подкосились ноги. Внучка! У неё есть внучка!
— Боря… Поздравляю! Входи, рассказывай! Когда я смогу ее увидеть?
— Нельзя, — резко прервал Борис маму. — Аня не велела. Ребёнок еще маленький. Но ты, наверное, хочешь что-то подарить? Приданное там, или деньги.
Она, конечно, хотела. Тут же сбегала в банк, сняла приличную сумму, накупила целый пакет детских вещей, красивый конверт для выписки. Когда, запыхавшись, вернулась домой, Борис уже стоял у подъезда.
— Вот, — протянула она ему пакеты. — Передай Ане… и малышке. Здоровья им.
Он молча взял пакеты, кивнул и ушёл. Даже не предложил показать фото. Не сказал, когда можно будет навестить.
Инна Григорьевна пыталась. После подарков внучке сын удалил ее из черного списка, и она могла дозвониться ему. Много раз за последующие три года она звонила, просила увидеться с внучкой. Всякий раз Боря находил отговорки: «Яна болеет», «У нас гости», «Сейчас не время, она капризничает».
Анна раз и навсегда закрыла для свекрови дверь в их жизнь.
Вся бабушкина любовь досталась Коле. Мальчик рос у неё на глазах. Сергей с Настей прожили с мамой пять лет, скопили на первоначальный взнос и купили квартиру в соседнем доме. Инна Григорьевна помогала деньгами, всем, чем могла. Коля после школы всегда забегал к бабушке — поесть, уроки сделать, просто поболтать. Она была его лучшим другом.
И вот однажды, когда Коле было уже шестнадцать, а Инна Григорьевна вышла на пенсию и подрабатывала бухгалтерскими консультациями, чтобы скопить на безбедную старость, на пороге её квартиры снова возник Борис.
Он выглядел помятым и злым.
— Впустишь? — бросил он.
Она молча отступила, пропуская сына. Он прошёл на кухню, сел на стул, тяжёло дыша.
— Чё сидишь? Чай предлагать будешь? — огрызнулся он.
— Боря, что случилось? — спросила она, оставшись стоять.
— Твоя внучка в институт поступала. Не прошла. Мест мало, баллов не хватило. Учиться хочет, но нужны деньги на платное отделение.
Инна Григорьевна молчала.
— Ну? — поднял он на неё взгляд. — Ты как бабушка обязана помочь. Ты же деньги копишь, по любому. На платное обучение внучки хватит?
Она покачала головой. Сказала то, что копилось в ней все эти годы.
— Нет, Боря. Денег я вам не дам.
Он вскочил.
— Как это не дашь?! На собственную внучку денег пожалела?
— А вот так. Я эту внучку в глаза не видела. Мне даже фотку её никто не показал. Вы меня к ней не подпускали все эти годы. Для меня её не существует, так что решайте свои проблемы сами.
— Так ты мстишь?! — закричал он. — Мстишь мне и моему ребёнку?! И кто ты после этого?!
— Я человек, которого вы сами вычеркнули из своей жизни! — голос её впервые за многие годы зазвенел сталью. — Когда тебе что-то нужно — приданое, деньги на учёбу — ты меня вспоминаешь. А просто так, чтобы мать навестить, чтобы внучку показать — нет.
— Ах так? — Боря подошёл к матери вплотную, и она почувствовала запах дешёвого табака и спиртного. — Ну, конечно! Ты всегда была стер.вой! Не зря Аня тебя стервой зовёт! Ты такая и есть! Эгоистка старая!
— Вон, — тихо сказала Инна Григорьевна, указывая на дверь. — Убирайся вон из моего дома.
Борис что-то ещё прокричал, хлопнул дверью, но она уже не слушала.
Инна Григорьевна стояла, прислонившись к косяку, и плакала. Не из-за слов Бори, а из-за окончательной, бесповоротной потери. Сына у неё не было, не было уже очень давно.
***
Прошёл ещё год.
Инна Григорьевна осуществила свой план: на все свои накопления и скромную пенсию купила небольшую однокомнатную квартиру в новостройке на окраине. Сдавала её молодым парням-рабочим, и деньги с аренды стали ей отличным подспорьем. Она могла наконец-то бросить подработки и жить в своё удовольствие: читать, смотреть сериалы, возиться на даче.
А потом Коля, её ненаглядный внук, сделал предложение своей девушке Кате. Свадьба была на носу и Инна Григорьевна приняла решение. Она вызвала Сергея и Настю.
— Я хочу подарить Коленьке ту квартиру, что сдаю, — сказала она им. — Пусть это будет его собственность. Надо только до свадьбы переоформить.
Сергей и Настя переглянулись.
— Мама, это слишком, — начал Сергей. — Ты её для себя покупала.
— А мне хватит и этой, — твёрдо сказала она. — Я уже старая, а им начинать жизнь. Пусть будет у молодых свой угол, не в ипотеке, не в аренде. Я хочу этого.
Они обняли маму, благодарные, растроганные. Начали готовить документы для дарения.
И вот, в один из вечеров, когда Инна Григорьевна смотрела телевизор, в дверь постучали. Стук был резкий, нервный. Она открыла — и снова увидела Бориса. Но на этот раз в его глазах была не просто злость. Была ярость.
Он влетел в прихожую, не снимая грязных ботинок.
— Ну что, мамаша?! — закричал он. — Решила всё про… дарить?! Чужим людям?!
Она отступила в гостиную, чувствуя, как учащённо забилось сердце.
— О чём ты, Боря?
— Не прикидывайся! Я всё знаю! Целую квартиру придурошному внучку даришь! А про Яну и не вспомнила. Ей на учёбу ты денег не нашла, су.ка! А тут квартиру отдаёшь!
Инна Григорьевна поняла: кто-то проболтался. Может, Сережа, от радости, хвастался, а до Бори дошли слухи.
— Во-первых, Коля не придурошный, а родной внук, — холодно сказала она. — Во-вторых, Яна для меня — чужая девочка, которую я не знаю. А в-третьих, это мои деньги и моя квартира и я распоряжаюсь ими так, как считаю нужным.
— Ах, как считаешь нужным! — сын подошёл так близко, что она почувствовала его запах пота. — Ты обязана! Если одному подарила, то и другой должна подарить такую же! По закону! По закону справедливости!
— Какой справедливости? — её голос вдруг сорвался на крик. — Где была ваша справедливость, когда я одна лежала в больнице с давлением? Где вы все были?! Ты пришёл? Твоя дочь ко мне зашла? Нет! Со мной были Серёжа и Настя! И Коля, конечно же. Они за мной ухаживали, лекарства покупали! Они моя семья, а не вы! Вы про меня вспоминаете, только когда что-то нужно!
— Старая дура! — взревел Борис. — У меня больше нет матери! Ты — тварь! И подыхать ты будешь одна, в одиночестве, и никто к тебе не придёт! Никто!
Он кричал, брызгая слюной, его лицо было искажено до неузнаваемости. И в этот момент в Инне Григорьевне что-то окончательно оборвалось. Вся боль, все обиды, все годы молчания — всё это уступило место ледяному спокойствию.
Она посмотрела прямо на него и сказала тихо, но так, что он замолчал:
— У меня давно нет сына, Борис. Он умер для меня в тот день, когда выбрал свою Аню и забыл дорогу в мой дом. А эту квартиру, — она обвела рукой комнату, — я тоже отпишу Сергею и его семье. Тебе здесь ничего не светит. А теперь проваливай.
Он смотрел на мать с ненавистью и с недоумением. Потом плюнул на пол, прямо перед её тапками, развернулся и ушёл. На этот раз, она знала, навсегда.
На следующий день к ней зашла её подруга, Лена. Инна Григорьевна рассказала ей всё.
— Иннок, ты не права, — покачала головой Лена. — Ну оступился парень, ослеп от любви. Жена у него стерва, это сразу было видно. Он же твой сын, плоть от плоти. Лишать его наследства… Это жестоко. Прости его.
Инна Григорьевна смотрела в окно, где на ветке старой берёзы прыгали воробьи.
— Лен, я его простила давно. Я простила ему всё: и хамство, и равнодушие, и то, что он бросил меня. Но я не могу простить одного…
— Чего? — удивилась подруга.
— Того, что у меня не было внучки. Я не знала эту девочку. И того, что он пришёл ко мне не как сын, а как банальный вымогатель. Сын бы попросил. Сказал: «Мама, помоги, у нас беда». А он пришёл с требованием, с криками, оскорблениями. В нём нет ни капли любви, Лен. Ни капли уважения. Только расчёт. А я не могу делить свою жизнь и свою любовь с тем, кто видит во мне только кошелёк.
Она повернулась к подруге. Глаза её были сухими и ясными.
— Я всё для себя решила. Я имею право отдать свое тем, кто был со мной в трудную минуту. Кто любит меня не за квартиры и деньги, а просто так. За то, что я — мама и бабушка.
Лена вздохнула, но больше не спорила.
Инна Григорьевна подошла к телефону и набрала номер нотариуса, чтобы назначить встречу. За окном светило солнце. Она знала, что её ждёт тихая, спокойная старость рядом с теми, кто её действительно любит.
