Елена сжимала в руке тест, белую пластмассовую полоску, на которой, как и много раз до этого, безжалостно красовалась лишь одна черта. Ярко красная и, как всегда, одна!
Она замахнулась, чтобы с размаху выбросить тест в мусорное ведро, но в последний момент просто бессильно опустила руку. Что толку? Швыряй, не швыряй, сути не изменишь. Она вновь не беременна.
Им с Максимом было по тридцать. Шесть лет брака, четыре из которых — активных попыток. И ничего. При этом безупречное здоровье у обоих. Врачи разводили руками: «Вы слишком на этом зацикливаетесь, расслабьтесь, отпустите ситуацию и все получится».
Им легко говорить, а Лена каждый месяц она жила этими двумя неделями, от надежды к отчаянию. Выдумывала призрачные симптомы, вела график, высчитывала, старалась. А потом наступал момент истины, и мир окрашивался в тусклые, грязные тона.
Она работала на почте оператором. Работа была монотонная, но коллектив женский, душевный. Обеденный перерыв они проводили в маленькой подсобке, где пахло печатной продукцией и домашней едой, принесенной в контейнерах.
В тот день за столом сидели трое: Лена, молодая практикантка Катя и Валентина Степановна, женщина за пятьдесят, вечная искательница народных способов лечения. У Валентины были «незначительные воспаления по-женски» и она лечила их с фанатизмом. То пила отвар из подозрительных кореньев, то ездила к очередной «проверенной» бабке.
— А в Иваново, — с набитым котлетой ртом заговорила Валентина, обращаясь к Лене, — вот где сила настоящая! Бабка Агафья. Ей под девяносто, а глаза молодые, ясные. Словно насквозь видит.
Лена машинально ковыряла вилкой в гречке с котлетой. Она слышала эти истории сто раз.
— И что она, болячки заговорить может? — без особого интереса спросила Катя.
— Болячки! — фыркнула Валентина. — Да она Людку Сидорову, с соседней улицы, от бесплодия вылечила! Двенадцать лет родить не могла, все клиники прошла. А к Агафье съездила, и через полгода уже пузо на носу. А Петьке, сыну моего двоюродного, грыжу младенческую без скальпеля убрала. Шепчет что-то, травки прикладывает, и как рукой снимает. Алкоголиков от запоя избавляет, порчу снимает… Чудо, а не женщина!
Обычно Лена лишь отмахивалась. Но сегодня, после очередного теста, ее сердце екнуло. Откуда-то из глубин, из самого нутра, поднялся слабый, настойчивый голос: «А вдруг? Чем черт не шутит? Медицина-то бессильна».
— А как… как к ней попасть? — тихо спросила она, сама удивляясь своему вопросу.
Валентина оживилась, подробно стала рассказывать: автобус до развилки, а там пешком по проселочной дороге километра три-четыре до самой деревни. «Только звонить не куда, Агафья телефоны не признает. Приезжай и жди, у нее народу всегда много».
Весь остаток дня Лена ходила как во сне. Мысль пустила корни. «Агафья… Чудо… Иваново».
***
Максим вернулся поздно, уже затемно. Лена услышала щелчок замка, тяжелые шаги в прихожей. Он вошел на кухню, усталый, но все равно красивый. Высокий, спортивный, с серьезным умным лицом, которое так редко освещала улыбка. Инженер-конструктор в серьезном НИИ, он жил чертежами, расчетами и сроками сдачи проектов.
Лена мужа обожала. Обожала с того самого дня в университетской библиотеке, когда он, такой невозмутимый второкурсник-технарь, помог ей, первокурснице-филологу, найти завалявшийся на самой верхней полке том Мандельштама. Потом были прогулки под дождем, поцелуи в подъезде ее общежития, смешные совместные попытки готовить на общей кухне. Он был ее каменной стеной, ее любимым. Они мечтали о семье, о детях — мальчике с его глазами и девочке с ее кудряшками. Им казалось, что весь мир у их ног, а счастье, это просто программа, которую нужно правильно выполнить: встреча, любовь, свадьба, дети.
Но программа дала сбой.
— Ты что так поздно? — спросила Лена, разогревая ужин.
— Проект горит. Аврал, — коротко бросил он, потирая переносицу. — Ты как?
Она села напротив, смотрела, как он ест. Сердце колотилось.
— Макс, а ты в чудеса веришь?
Он поднял на нее удивленный взгляд.
— В какие, прости, чудеса? В то, что начальство образумится и даст нам премию? Нет, не верю. Вера очень иррациональное чувство.
— Ну, не совсем так… — Лена заерзала на стуле. — Вот есть, например, люди с даром… целители. Могут то, что медицина не может.
Максим отложил вилку.
— Лен, что это ты? Гомеопатов новых начиталась?
— Нет! Коллега рассказывала, есть такая бабка в деревне Иваново, очень сильная. Многим помогла. Бесплодие лечит, — Лена выпалила это быстро, боясь, что сомнения одолеют.
Максим весело рассмеялся.
— Ты сейчас серьезно говоришь? Ты, выпускница филфака, моя умная жена, веришь в деревенских колдуний, в знахарок? В наше время? Извини, но это какой-то дремучий бред. Скажи, что ты шутишь.
— Но люди же говорят, что помогает!
— Люди много чего говорят. Верят в приметы, в гороскопы, в то, что черная кошка приносит несчастье. Ты же не веришь в это? У нас с тобой нет проблем, Лен. Нет. Просто… не время еще. Надо расслабиться, перестать зацикливаться. А не ездить по каким-то деревням и искать шарлатанов.
— А вдруг это не шарлатаны? — голос ее стал тонким, умоляющим. — Максим, ну пожалуйста. Давай съездим в выходные. Просто посмотрим. Я очень прошу.
Он посмотрел на нее с нескрываемым разочарованием.
— В какие выходные? У меня работа. Я должен доделать чертежи. И вообще, я никогда не думал, что ты способна на такое суеверие. Честно. Меня это огорчает.
Он встал, отнес тарелку в раковину.
— Не будь ребенком, Лена. Все у нас будет, но не таким диким способом.
Он ушел в спальню, притворив за собой дверь. Лена сидела, вцепившись в край стола. Обида, горькая и жгучая, подступила к горлу. «Огорчает». А ее слезы каждый месяц его не огорчали? Ее отчаяние не огорчало?
«Хорошо, — подумала она с внезапной холодной решимостью. — Хорошо, Максим. Не хочешь меня везти, я доберусь сама».
*****
В субботу утром Максим, как и обещал, устроился за компьютером в кабинете. Лена заглянула к нему.
— Я, пожалуй, к родителям съезжу сегодня. Мама звонила, говорит, они шашлык собираются жарить, — сказала она как можно естественнее.
Максим, не отрываясь от монитора, кивнул.
— Хорошо. Передавай привет. Только на такси возвращайся, если стемнеет, хорошо?
— Хорошо, — ответила она и поспешно вышла, чтобы он не увидел дрожи в руках.
На автовокзале царила обычная суета. Лена отыскала кассу с надписью «Пригород».
— До деревни Иваново, пожалуйста.
Кассирша, женщина с хмурым лицом, удивленно хмыкнула.
— Прямого нет. Есть до развязки на 102-м километре. Водителю скажешь, он высадит. А там пешком по грунтовке четыре километра, не меньше. Ты одна что ли?
— Одна.
Лена купила билет. Руки дрожали. Она чувствовала себя авантюристкой и дурочкой, но остановиться уже не могла. Автобус был старенький, пропахший соляркой. Она уселась у окна, прижав к груди сумку. За стеклом проплывали серые окраины города, потом голые, мрачные поля. Небо было низким, свинцовым.
«Что я делаю? — думала она. — Еду куда-то в глушь, к какой-то старухе… Макс прав. Это бред. Я сошла с ума».
Но мысль о детской ручке в своей ладони, о смехе в квартире, о том, чтобы заполнить эту пустоту, была сильнее.
На 102-м километре водитель, бородатый мужик в засаленной куртке, крикнул:
— Эй, кто в Иваново, выходи!
Она выскочила на обочину. Автобус уехал, оставив ее в звенящей тишине. Кругом поля, тощая лесополоса на горизонте и ветер, который сразу продул насквозь. Дорога, вернее, накатанная колея, уходила вдаль. Лена глубоко вздохнула и пошла. Через пятнадцать минут начало моросить. Потом морось сменилась редкими колючими снежинками. Она шла, спотыкаясь о колеи, подняв воротник. Сумка тянула плечо. Четыре километра по такой дороге, это далеко не прогулка.
Она промочила ноги, руки застыли в тонких перчатках. Но она шла. Уже не из надежды, а из упрямства, из чувства долга перед самой собой: раз начала, надо довести до конца.
Деревня Иваново оказалась десятком домиков, притулившихся вдоль одной улицы. Дом Агафьи нашелся легко: у ворот стояло две потрепанных «Лады» и даже какой-то дорогой джип. На крыльце, кутаясь в платки, ждали две женщины. Лена пристроилась к ним. Сначала вошла одна посетительница, потом другая. А потом оказалось, что в машине ждет еще одна, с ребенком. Лене пришлось ждать больше трех часов. Снег стал идти гуще. Она продрогла до костей, зубы стучали.
Наконец, вышла молодая женщина с ребенком на руках, села в одну из «Лад» и уехала. Лена зашла в дом.
Дом был обычный деревенский, бревенчатый, но крепкий, ухоженный. В сенях пахло сушеными травами, печеным хлебом и чем-то еще, лекарственным. В горнице за столом сидела старуха. Не сказочная Баба-Яга, а просто очень старая женщина в темном платье и платке. Но глаза…
Валентина не соврала. Глаза были светлые, серые, не по годам ясные и очень внимательные. Они обшарили Лену с головы до ног, не пропуская ни детали.
— Здравствуй, милочка, — голос у Агафьи был низкий, хрипловатый, но твердый. — Замерзла совсем. Садись. Сейчас чаю травяного налью.
Она налила из глиняного чайника густой, ароматный напиток. Лена с жадностью пригубила — обжигающе, горьковато, с медом.
— Спасибо.
— Чего пришла-то? — спросила Агафья, пристально глядя на нее.
Лена сглотнула.
— У меня… не получается забеременеть. Мы с мужем… очень хотим. Врачи говорят, оба здоровы. А не получается.
Агафья долго смотрела на нее, потом покачала головой.
— Проблем-то у тебя нет, детка, по здоровью. Родить можешь.
Сердце Лены упало. Значит, опять тупик.
— Но… почему же тогда?
— Бог не дает, — просто сказала старуха. — Значит, не время. Он лучше знает. Может, ошибку в жизни нужно сперва исправить. Большую ошибку.
— Какую ошибку? — растерянно спросила Лена. Она перебирала в голове все: может, аборт? Но его не было. Может, обидела кого? Родителей? Нет, с ними все хорошо. Максима? Она его любила!
Агафья пожала узкими плечами.
— Этого я тебе не скажу. Это ты сама должна понять. Если поймешь и исправишь, будет тебе дитя. Нет… так нет.
Лена чувствовала, как на глаза наворачиваются слезы разочарования и злости. Бесполезно. Все это бесполезно. Старуха говорит общие фразы, потому что нечего сказать. Она просто вытягивает из людей деньги за свои туманные пророчества. Лена сунула в стоящую на краю стола жестяную банку несколько купюр, не глядя сколько.
— Спасибо, — пробормотала она, вставая.
Только тут она осознала, что на улице уже совсем стемнело. В окно бил снег.
— Ой, а как же я… автобус…
— Какой автобус, милочка? — Агафья посмотрела на нее с удивлением. — Последний-то в шесть ушел. Ты что, не на машине?
Паника, острая и холодная, сжала горло.
— Я… я не подумала.
— Ну что ж, ночуй здесь. Место есть. Завтра утром пешком дойдешь до трассы, к приходу автобуса.
Мысль о ночевке в этом доме, с этой старухой, после краха надежд, вызвала у Лены тошноту. Но звонить Максиму, признаваться, что она его обманула и поехала к знахарке, просить его ехать за ней сто с лишним километров… Нет. Ни за что.
— Хорошо, — тихо сказала она. — Спасибо.
Агафья отвела ее в маленькую комнатушку. Там стояла железная кровать со скрипучей панцирной сеткой на ней перина и высокие подушки с накинутой на них вязанной вуалью. Лена села на край кровати. Ощущение было такое, будто она провалилась на дно жизни.
Она не могла здесь остаться, не могла дышать этим воздухом! Она быстро надела куртку, выскользнула из дома.
Снег валил хлопьями, заметая следы. Деревня спала. Лена стояла, не зная, что делать. И тут в дальнем конце улицы зажглись фары. Большая, темная машина медленно приближалась. Внедорожник. Не раздумывая, отчаянно, Лена выскочила на дорогу и замахала руками.
Машина остановилась, окно со стороны водителя опустилось.
— Что случилось? — спросил мужской голос.
Лена, запыхавшись, подбежала.
— Извините… Вы не до города? Можно подбросите? Я… я опоздала на автобус.
Водитель, мужчина ее возраста, в темной куртке, внимательно посмотрел на нее.
— Садитесь. Как раз в город еду.
Лена села в салон. Тепло, запах кожи и дорогого парфюма. Она сжалась в комочек, внезапно осознав весь ужас ситуации: ночь, глухая деревня, незнакомый мужчина. Она никогда в жизни не садилась в чужие машины и никогда не смогла бы рассказать об этом Максиму. Он бы не понял.
Машина тронулась.
— Вы в Иваново к родственникам приезжали? — спросил водитель, чтобы разрядить напряженное молчание.
— Нет… так, по делам, — смущенно ответила Лена. — А вы?
— Мать навещал. Живет здесь. Зовут меня, кстати, Денис.
— Лена.
— Приятно познакомиться, Лена, несмотря на такие экстремальные обстоятельства, — он улыбнулся. Улыбка у него была легкая, очень располагающая.
Лена рискнула взглянуть на него прямо. Красивое, мужественное лицо, внимательные карие глаза. Выглядел солидно.
— Спасибо, что остановились. Я… я не знала, что делать.
— Да ладно. Видно же, что вы не местная. Замерзшая, потерянная. Как не остановиться?
Они ехали молча, под мерный шум шин по заснеженной трассе. Лена понемногу расслабилась. Водитель не казался опасным.
— Вы часто к матери ездите? — спросила она.
— Стараюсь каждые выходные. Отец умер, она одна. Не хочет в город переезжать. Привыкла.
— Это правильно, — кивнула Лена.
— А вы? Семья? Дети? — спросил Денис.
Вопрос, как ножом, резанул по живому.
— Нет детей, — коротко ответила она. — Муж есть.
— Понятно, — он почувствовал напряжение и сменил тему. — У меня, к сожалению, ни того, ни другого. Развелся полгода назад.
— Ой, извините.
— Да ничего. Не сошлись характерами. Вернее, целями в жизни. Она… хотела жить ярко, легко. Тусовки, путешествия, карьера. Разговоры о детях ее пугали. Говорила, что это конец свободе, жизни. Я долго ждал, думал, одумается. Не одумалась. А мне уже хотелось детей.
Лена смотрела в темное окно. Как так? Кто-то мечтает о ребенке, сходит с ума, а кто-то… боится, что это «конец». Мир перевернулся с ног на голову.
— Жалко, — искренне сказала она. — Дети, это же не конец. Это… новое начало.
— Я тоже так думаю, — тихо ответил Денис.
Оставшуюся дорогу они говорили о пустяках — о погоде, о городе, о книгах. Разговор лился легко, без напряжения. Лена даже забыла на время о своем горе, о неудавшейся поездке. Было тепло, безопасно и… спокойно.
Он подвез ее прямо к ее дому, к пятиэтажке в центре города.
— Спасибо огромное, — сказала Лена, вылезая. — Вы меня просто спасли.
— Не за что. Берегите себя, Лена.
Она захлопнула дверцу, машина медленно отъехала. На часах было почти двенадцать. Лена вздохнула. Теперь самое сложное. Что сказать Максиму? Она придумывала на ходу: скажет, что у родителей не спалось, соскучилась, и взяла такси. Главное говорить уверенно.
Она поднялась на свой четвертый этаж, вставила ключ в замок. В прихожей горел свет. Она вошла и замерла.
У порога стояли чужие сапоги. Женские, на высоком каблуке, из хорошей кожи. Рядом, на вешалке, поверх знакомой куртки Максима, висела норковая шубка. Короткая, стильная.
Сердце остановилось, в ушах зазвенело. Лена сделала шаг, другой. Ноги были ватными. Она подошла к двери в спальню. Она была приоткрыта. Из-за нее доносились приглушенные смешки, шепот.
Она толкнула дверь.
Всё было как в самом дешевом, пошлом сериале. Максим, всклокоченный, в одних боксерах, сидел на краю кровати. Рядом с ним, завернувшись в простыню, была женщина. Молодая, красивая, с растрепанными темными волосами. На полу валялась ее черная блузка.
Три пары глаз встретились в ледяном, немом ужасе. Потом все зашевелилось, засуетилось.
— Лена?! — выдохнул Максим, побледнев как полотно. — Ты же… у родителей…
Женщина вскрикнула, зажмурилась, пытаясь дотянуться до своей одежды на стуле.
— Да… — голос Лены звучал хрипло. — Да, я у родителей. А ты, значит, решил случаем воспользоваться? Как удобно.
— Лена, подожди, я все объясню… это не то, что ты думаешь… — Максим вскочил, протягивая к ней руки.
— Не то?! — ее собственный крик оглушил ее. Всё, что копилось годами — отчаяние, обида, чувство неполноценности, — вырвалось наружу. — Я что, слепая?! Кто это?! Давно это у вас?! Пока я по врачам бегала, пока надеялась, ты тут… нашел мне замену?!
— Она… она коллега, — бессмысленно пробормотал Максим. — У нас просто… закрутилось… однажды…
— Однажды?! — Лена схватила с комода первую попавшуюся вещь — флакон его одеколона — и швырнула в стену. Стекло разбилось, брызги и резкий запах заполнили комнату. незнакомка, наконец натянув платье на голое тело, шмыгнула в прихожую. Но Лена тоже не хотела оставаться рядом с мужем, с предателем.
Она побежала. Из квартиры, вниз по лестнице, на улицу. Снег хлестал по лицу. Она бежала, задыхаясь от рыданий, не видя дороги. В глазах стояла картина: его растерянное лицо, чужая шубка, их общая кровать…
Она споткнулась и чуть не упала. Рядом мягко загудел сигнал. Лена обернулась, прикрывая глаза ладонью от света фар.
Рядом с тротуаром медленно ехал тот самый черный внедорожник.
Окно опустилось.
— Лена? Что случилось?
Она не могла выговорить ни слова. Просто стояла, трясясь от холода и рыданий. Денис быстро вышел, подошел к ней.
— Вы забыли перчатки, — сказал он, держа в руках ее синие вязаные перчатки. — Я вернулся, хотел отдать. А вы уже ушли. Я сидел в машине, думал, как быть… А потом увидел, как вы выбежали… Вы в порядке?
Она покачала головой, беззвучно шевеля губами. Потом просто уткнулась лбом в его плечо и зарыдала навзрыд. Денис не стал ничего спрашивать. Он просто открыл переднюю пассажирскую дверь.
— Садитесь. Вам сейчас не надо быть одной.
Она послушалась, как во сне. Он увез ее от этого дома, от этой жизни, которая только что разлетелась на осколки.
*****
Все произошло быстро и без лишних сцен. Лена забрала вещи и переехала к родителям. Максим приходил каждый день. Сначала оправдывался, потом умолял, потом злился.
— Лена, это была одна ошибка! Одна! Ты же сама виновата — вечно вся в своих мыслях, в этой своей идее фикс с ребенком! Мне не хватало внимания! Она сама ко мне лезла! Я люблю тебя!
Она смотрела на него, этого красивого, несчастного, чужого ей теперь человека, и не чувствовала ничего, кроме брезгливости.
— Хватит, Максим. Просто хватит. Если ты так легко меня предал, нас предал, то ошибка это наш брак. Я подам на развод.
Он не верил, думал, она просто наказывает его. Но Лена была непреклонна.
Пока шел бракоразводный процесс, Денис иногда звонил. Не навязчиво спрашивал: «Как вы? Все в порядке?» Потом предложил встретиться выпить кофе, сходить в кино. Она соглашалась. С Денисом было легко. Он не давил, не требовал, не лез в душу, просто был рядом. Слушал, поддерживал. Смешил глупыми шутками. И в его присутствии та пустота, которая зияла внутри, понемногу зарастала чем-то теплым и светлым.
Они не спешили. Оба обжегшиеся, осторожные. Просто им было хорошо вместе. Легко. Так легко, как Лена никогда не чувствовала себя с Максимом. Там была страсть, юношеская влюбленность, а потом привычка.
С Денисом же было чувство, будто она наконец-то выдохнула. Можно было не стараться быть идеальной, не бояться разочароваться, не высчитывать дни.
Развод дался тяжело, но Лена выстояла. В день, когда она получила в ЗАГСе свидетельство с печатью о расторжении брака, Денис встретил ее на ступеньках.
— Ну что, свободная женщина? — спросил он с улыбкой.
— Свободная, — кивнула она, и впервые за много месяцев улыбнулась по-настоящему, широко и беззаботно.
Он повел ее в небольшой, уютный ресторанчик. Ужин, вино, разговоры. Никаких признаний в вечной любви, никаких клятв. Просто счастье быть здесь и сейчас.
А через несколько месяцев Лена поняла!
Сначала списала на стресс, на сбой цикла. Потом купила тест. Не надеясь, почти машинально. И увидела там то, чего ждала много лет: две четкие, яркие полоски.
Она сидела на краю ванны и смотрела на эти полоски, не веря глазам. Потом расплакалась счастливыми слезами. Сразу позвонила Денису. Он примчался через двадцать минут.
— Я беременна, — просто сказала она, открывая дверь.
Он замер на пороге. Потом лицо его озарилось такой радостью, таким облегчением, что Лена снова расплакалась. Он обнял ее, крепко-крепко, и долго не отпускал.
— Вот видишь, — прошептал он ей на ухо. — Видишь? Все получилось. Само собой. Без знахарок, без врачей, без стресса. Просто потому, что так должно было быть.
— Да, — кивнула она, уткнувшись лицом в его плечо.
— Теперь-то ты выйдешь за меня? — спросил он, отстраняясь и глядя ей в глаза. — Я не отпущу. Нашему ребенку нужен отец.
Она рассмеялась сквозь слезы и кивнула.
Вечером, лежа рядом с ним и чувствуя под ладонью еще плоский, но уже такой драгоценный живот, она вдруг вспомнила. Вспомнила старуху Агафью в деревенском доме, ее хриплый голос: «Ошибку в жизни нужно сперва исправить. Большую ошибку».
И она наконец поняла. Ошибкой был не ее отчаянный поступок, не поездка в Иваново. Ошибкой был не человек рядом, Максим. Их брак, который давно превратился в удобное, но безжизненное сосуществование двух чужих людей, зацикленных на несбыточной мечте.
Нужно было исправить ошибку, и только тогда, только на обломках той жизни, могло родиться что-то новое. Настоящее.
Она повернулась к Денису, который уже дремал, и тихо, чтобы не разбудить, прошептала:
— Спасибо.
Он не слышал. Но ей казалось, что он улыбнулся во сне.
