Валя Игнатова, уткнувшись в подушку, плакала, ее худенькие плечи тряслись.
– Перестань, прошу тебя, перестань, – уговаривала мать, – отец услышит.
Вошла бабушка, и они с матерью стали перешептываться. До Вали доносились обрывки фраз, но уже было понятно, что речь шла, как исправить случившеес.
В восемнадцать Валя влюбилась в Аркадия – парня из районного центра, которого каким-то ветром занесло к ним в село на танцы. Там и познакомились. Было это летом.
Парень отличался от местных: и одевался модно, и темные волосы ей нравились, и усы ему тоже шли. Деревенские называли его пижоном, а Валя не слушала. Сами-то в «кирзачах» на танцы идут, да у стенки стоят, а Аркадий – он и в танце ведет, и под локоток придержит, и проводит. Единственное, что смущало Валю, исчезал он иногда на несколько дней, а то и на неделю, говорил, что работа такая.
Первое свое позднее возвращение, когда уже было за полночь, Валя запомнила – мать «угостила» хворостиной. – Еще раз так явишься, отцу скажу, вожжи снимет, получишь тогда, — пообещала она дочери.
Но, конечно, ничего не сказала, жалко дитя-то родное, хоть и с дороги сбившееся. А когда хватилась, то Валя уже в интересном положении оказалась. Да ладно бы женился, так нет же, бросил девчонку с ее бедой.
– Ну что ты, какой ребенок? Да и какой я отец?! – опешил Аркадий. – Ты пойми, я другой, мне вся эта деревенская жизнь не по нутру. Да и ты, если узнаешь, чем я занимаюсь, сама от меня отвернешься… – Аркадий осекся на полуслове, поняв, что сказал лишнее.
Валя всё это вспомнила, слово в слово, перестав плакать. Как хорошо было летом, а сейчас наступил октябрь – месяц разлуки. Куда ни глянь – кругом уныло стоят деревья, на которых колышутся последние листочки.
— Значит так, — сказал отец, — назови-ка мне его фамилию, надеюсь, знаешь фамилию-то…
Валя назвала фамилии и имя.
— Сидите дома, а я в райцентр сгоняю, — предупредил отец, — если уж жениться не хочет, то пусть хотя бы за собственное дитя ответственность несёт, пусть хоть деньгами помогает…
— Папа, так он же отказался, — заплакала Валя.
— Цыц, сиди теперь и не подсказывай, — оборвал отец. – Пусть алименты платит, такой теперь будет разговор… работает, поди…
— Говорил, что где-то в снабжении работает…
— Ну, вот и пусть снабжает…
Весь день отца не было дома, вернулся только поздно вечером — уставший и поникший, как трава после первых заморозков.
— Ну что там? – спросила мать.
Отец махнул рукой, будто говоря: «не спрашивай». Разделся, умылся с дороги, сел к столу.
— Всё, Валька, забудь, не будет с него толку… и денег тоже не будет…
— Чего узнал-то? – допытывалась мать.
— Ничего не узнал. Нет его, уехал… а искать – так это долгая песня. Вот так-то… родителей не слушать, — он с укором посмотрел на дочь.
Валентина чувствовала, что отец чего-то не договаривает, но правду так и не узнала.
Вспоминались ей летние встречи, которые казались такими счастливыми и многообещающими. И она, Валя, была такой желанной… а теперь не будет у нее счастья, не будет свадьбы, вообще ничего не будет – так она думала. И ребенка этого тоже не будет.
***
Прошло тридцать лет
– Иван Алексеевич, я вам личное дело Колдобина принесла, – сообщила появившаяся на пороге Леночка Михайлова.
– Хорошо, давай, сейчас изучим.
Иван Алексеевич, молодой следователь, склонил голову над папкой – любил он копаться в делах, находить нужные зацепки. Вот и сейчас изучал дело некоего Аркадия Колдобина, всю его подноготную, так сказать.
Предположения оправдались, скорей всего, это и был тот самый Аркадий, о котором когда-то давно обмолвилась мать. Иван из любопытства задавал ей вопросы, и Валя вскользь упомянула о настоящем отце – биологическом отце. И фамилию его запомнил. Да, Колдобин был из того самого райцентра; потом уехал, затерявшись на много лет. С самой молодости Аркадий был нечист на руку, промышлял воровством, отсидел три года, потом еще пять лет, мотался по «северам», всё искал лучшей доли. А сейчас проходил как свидетель по одной краже. Правда, причастен не был.
– Чист я, начальник, – угрюмо говорил Колдобин, поседевший, осунувшийся, даже усы поседели. – Так что честный я гражданин, теперь даже в художественной самодеятельности, – он кашлянул в кулак, – в хоре пою. Артист, можно сказать, – и натужно усмехнулся.
И вот теперь Иван сидел с личным делом своего биологического отца. Уже закончился рабочий день, а он всё думал о чем-то, пытаясь понять свое новое ощущение. Когда-то хотел увидеть, какой он – настоящий отец. Особенно, когда шесть лет было, и отчим давал подзатыльника, или ремнем доставалось.
Ване было три годика, когда Валя вышла замуж за односельчанина Петра. Родственники на парня чуть ли не молились: с ребенком взял. Да и Валя жила с чувством благодарности. Но Петр частенько ей напоминал, что с «хвостом» принял ее, кормит теперь обоих. Ивану попадало иногда, а если Валя заступалась, то и ей доставалось, да так, что ребенка выносить не смогла. В общем, ушла она от Петра.
(художник: Екатерина Кузнецова)
Когда Ивану исполнилось восемь лет, посватался к ней вдовец Алексей Иванович Стальмаков. Его сыновья были уже взрослыми, а сам он на пятнадцать лет старше Вали.
– Нет, нет и нет, – отмахивалась молодая женщина, – я уже сходила замуж, ничего там хорошего нет. И сына жалко, снова новый отец. А вдруг не поладят? Не хочу, чтобы сына обижали.
Она, и в самом деле, переживала за своего единственного ребенка, и, несмотря на сбежавшего тогда Аркадия, сына все-таки родила и любила его всей душой.
Но Алексей Иванович оказался настойчивым, встретил как-то Валентину и откровенно сказал: — Думал, что однолюб я, но ты мне по душе пришлась, да и по складу характера я человек семейный. Взгляни на меня. Если не противен тебе, то подумай… не смотри на возраст, семья у нас будет крепкая… не обижу.
Валя посмотрела на мужчину и никакого отторжения не почувствовала. И вовсе он не противен. И она обещала подумать.
Алексей Иванович удивительно легко поладил с Ваней. Со стороны могло показаться, что мальчишка ждал такого отчима, и когда Валя приняла предложение, то и Ваню Стальмаков вскоре усыновил.
Следователем Иван стал, благодаря Вадиму – старшему сыну Алексея Ивановича, который пошел работать в милицию; заразился Иван его примером, и теперь не жалеет о выбранном пути.
Иван закрыл папку, обхватил голову, взъерошил волосы: — Ну, дела, — сказал он в пустоту кабинета, — вот так встреча. — Он сидел еще несколько минут с этим ощущением – непонятным ему ощущением. И вроде не жаждал встречи, а она случилась. И где? В его собственном кабинете. Он вспомнил внешность Колдобина, и даже заметил, что есть во внешности сходство… но вот в характере… вряд ли. Да и вообще, Иван перенял привычки отчима, стараясь быть похожим на него.
Он выключил в кабинете свет и пошел домой; жена Оля уже звонила, напоминая про ужин.
«Сказать матери или нет», – размышлял Иван, вырулив на проспект, – «надо ли вообще ей это, и надо ли это теперь мне. Одно радует: не причастен к той краже Колдобин; женился, работает, вроде за ум взялся». Иван усмехнулся: «Надо же, даже в хоре поет. Вот и пусть поет, так-то лучше».
Иван поймал себя на мысли, что думать о любимой семье и родительском доме гораздо приятнее. Алексея Ивановича он считал настоящим отцом, думал, что никогда не назовет папой, а получилось как-то само собой, на рыбалке. Мать за все эти годы оттаяла, и было видно, что любит мужа. А про Колдобина сказала лишь потому, что сын тогда сильно допытывался. Но Валя и бровью не повела, давно рассеялись ее чувства к нему, не было ни тоски, ни злобы. Это поначалу надеялась, что вернется, приедет, ребенка признает. А потом перестала ждать. И любить перестала. Теперь было кого любить – сына Ивана и мужа Алексея.
«Надо навестить их в выходной», – подумал Иван, подъезжая к дому. «И ничего я ей не скажу, зачем напоминать». Он вспомнил, как на юбилее матери обнял ее и всё хотел сказать что-то трогательное, крутилась мысль: «Спасибо, что я родился», но постеснялся собственной сентиментальности. А потом пожалел: все-таки матерям надо говорить иногда слова благодарности.
«Да, – подумал Иван, – у матери расставание с Аркадием в октябре случилось, а у меня, наоборот, встреча в октябре. Ладно, хватит об этом думать, – закрывая машину, — решил Иван Алексеевич. И вообще, надо обязательно к родителям съездить», – он посмотрел на светящиеся окна квартиры, заметил, как колышутся ветви деревьев с осенними листьями, и в душе разлилась теплая волна от ощущения, что есть семья и, слава Богу, есть родители.
