Вера Шерина ….Иногда, чтобы родиться заново, нужно умереть. Этот текст стал моим концом там и началом здесь. Я благодарна всем, кто однажды стал моими убийцами и тут же дал жизнь мне новой. Спасибо, что вас больше нет со мной. Обнимаю!
— Здравствуйте! Присядьте, пожалуйста. Как никогда доктор был вежлив.
— Оставьте нас пока наедине, — сказал медсестре.
Та покорно вышла.
— Девочка моя, — после некоторой паузы обратился ко мне доктор. – Не часто мне приходится говорить… В общем вот…
И протянул мне листочек, на котором было…
Представьте себе пустой сосуд, который постепенно заполняется веществом. Вещество какое – то время держится в сосуде, а потом резко улетучивается. И так повторяется и повторяется, пока сосуд не разбить.
Я смотрела на маленький клочок моего приговора и слышала слова доктора, такие вкрадчивые и даже с частичкой сострадания, а моё тело медленно опустошалось и становилось сосудом, в который сначала запускали по очереди боль, страх, панику, истерику, и снова наступало опустошение. И так до бесконечности. Только улетучивался страх, сосуд наполнялся паникой. И всё повторялось и повторялось.
Вдруг вспомнились родители. Вдруг захотелось дышать полной грудью, чтобы успеть надышаться. Вдруг захотелось снова любить. Я вспомнила все.
Третий год его не было в моей жизни. Третий год я неустанно думала о нём. Третий год я плакала ночами и надеялась, что увижу его.
Мы познакомились банально. Я работала диспетчером в такси. Ночью заказов не очень много, поэтому можно вздремнуть. Часа в три звонок «можно машину?» Я не сразу поняла, в чём дело, сон оказался слишком крепким и услышала:
— Вы что, оглохли? Я спрашиваю, машину можно заказать?
— Можно, — полушёпотом ответила я.
А через пару дней, опять в моё дежурство появился в офисе молодой человек. В такси оставил сумку. Пришёл забрать.
— Добрый день!
— Я сумку в такси оставил, вчера звонил, сказали, что можно забрать.
— Смотрите, вот все вещи, которые забывают в такси.
— О, как много всего. И вы ничего не выбрасываете?
— Зачем?
— И что? забирают?
— Чаще всего нет. Но у нас, как видите, уже целая коллекция.
В общем, разговор завязался и незаметно перешёл в знакомство. Парень оказался очень обаятельным.
Всего полгода мы встречались. Самые замечательные и незабываемые полгода. Он оказался музыкантом. Всякий раз, когда я попадала на репетицию, сначала играли песни из «рабочего» репертуара, а потом… для души.
Его друг придумал песню для меня. И каждый раз, исполняя её, доводили до слёз. Сердце моё таяло с каждым днём и превращалось в лужицу. Влюбилась в него, его мир, друзей, родителей.
…..
Снег. Первый снег в этом году и последний в моей жизни. Каждая снежинка оставляла мокрый след на моих ладонях. Каждая, как бесконечное море слёз, которые я пролила из – за своей любви к человеку, которому не были нужны ни мои слёзы, ни моя любовь.
Больно. Было невыносимо больно ждать его звонков. Каждую минуту, секунду я ждала, что вот — вот он позвонит. Ведь обещал. Но ни вечером, ни утром не звонил. Не буду сама, говорила себе. Но не выдерживала и звонила и получала холодное «мне некогда». Ему на самом деле было некогда или не было желания со мной общаться. Это была слабость, а мне казалось, что он просто переживает какую-то боль.
Потом был Новый год, когда он совершенно пьяный позвонил и поздравил. Я его увидела. Еле стоял на ногах. Он то прикасался ко мне, то отталкивал. Мне стало в какой-то момент даже противно смотреть на то, какой он дурак. Но почему-то не могла уйти.
Только пьяный он приходил ко мне. И только пьяный он говорил со мной. И только пьяный он хотел меня. И всё больше рассказывал о себе и своей жизни. Мне хотелось ему верить. Но наступал момент, когда я залазила в его телефон и читала. Мне говорил, что я хорошая, а им или ей он признавался в любви, говорил красивые слова. И мне было больно. Мне было так больно. Я начала задыхаться. Просто задыхаться от обиды и злости, от безнадёжности. От того, что никогда от него не услышу этих слов. И порой от обиды писала ему всякие глупости. Даже решила отомстить. Отомстить за себя. Но у меня не получалось.
«Однажды ты сказал, что любимую женщину сделаешь самой счастливой. Забыл добавить, что нелюбимую, самой несчастной. Я завидую первой. Наверное, слишком сильно любить нельзя. Почему-то я забыла, что я никто. Я буду восхищаться тобой, но молча. Благодарна тебе, ты украсил мою жизнь. Ты талантливый и всё, о чём ты мечтаешь, сбудется. А я возвращаюсь в своё одиночество. Никто возвращается в своё молчание. Ненавижу свою жизнь. Ты забудешь меня быстро. Не хочу жить и не буду. Когда меня не станет, приди на меня посмотреть, убедись, что больше никто так тебя любить, понимать и принимать не сумеет».
Сто двадцать пятая, триста пятьдесят восьмая… я стала очередной, а он для меня был единственным. Для него развлечением было – напиваться, для меня это была возможность просто быть с ним рядом. Рядом и жалеть его. Я готова была на всё, только бы он меня не прогонял. Только бы звал, быть с ним. Чувствовать его запах.
… Вот такая любовь, блин — В никуда… ни уму, ни сердцу.
А итогом — тоска… сплин…Привкус гнили… замок на дверце… И Болезнь…
Снег. Снег падал на моё лицо, а я уже знала, что он последний. В моей голове поселилась грусть. Грусть стала расти и превращаться в боль. Из боли — в опухоль. Слёзы превратились в лекарство от безнадёжности. Сердце перестало заикаться при каждом телефонном звонке.
Хоспис оказался на окраине города. Здесь всё было таким спокойным и тишина, сильно давила тишина. Меня привёз давний друг по институту. Только ему я смогла рассказать обо всём. Он ни о чём не спрашивал, ничего не говорил, рассказывал всю дорогу весёлые истории, рассказывал о своих поездках заграницу. Мне нравилось, как он говорил . Светлый человек, надёжный и очень добрый.
На первом этаже стоял стенд, и пока мы ждали врача, я его изучала.
«Заповеди хосписа».
Их было не много, но эти врезались в мою память сразу:
Хоспис — не дом смерти. Это достойная жизнь до конца. Мы работаем с живыми людьми. Только они умирают раньше нас.
Нельзя торопить смерть и нельзя тормозить смерть. Каждый человек живет свою жизнь.
За смерть нельзя платить. Как и за рождение.
Не оставляй свою доброту, честность и искренность — всегда носи их с собой.
Главное, что ты должен знать, что ты знаешь очень мало».
Вначале моё состояние позволяло работать. Первые два месяца была санитаркой. Работа как работа.
Смирение. В моей душе поселилось смирение, поэтому даже самых тяжелобольных я не воспринимала как нечто гадкое. Порой запах заживо гниющей плоти был невыносим, но никто на это не обращал внимание. Люди здесь были разные. Я старалась ни к кому не привязываться. Но в детском отделении этого сделать было невозможно. Оно называлось детским, потому что здесь находились люди совсем немощные, в основном старики. Самому молодому было около пятидесяти. Выносить утки, растирать нашатырным спиртом пролежни, рассказывать о том, что показывают по телевизору в коридоре, было делом обычным. И для меня это стало обычным. Если что – то не получалось, всегда возвращалась на первый этаж, читала выложенные в строгом порядке формулы «Заповедей» и возвращалась к работе.
В свободные минуты моя голова всё равно наполнялась мыслями о нём. Мне было интересно и даже этого хотелось, чтобы он узнал обо мне и приехал. Но когда представляла эту встречу, то видела в его глазах жалость. А вот жалости мне от него не надо. Я хотела всего лишь быть с ним рядом, а он вычеркнул меня из своего списка.
Потом ко мне пришла боль. Моё сознание всё чаще стала застилать темнота. Врач запретил мне работать. Меня перевели в отделение, где ещё могли ходить, но уже не хотели этого делать. Я сидела чаще у окна и смотрела, как наступает весна. Дни увеличивались, а в моей голове они становились всё короче.
Когда я почувствовала запах сирени, я помнила только утро. Тогда я слышала голоса, различала цвета, запахи. Всё остальное время я слушала музыку. Её слышала только я.
…..Он держал меня за руку. Смотрел в моё лицо, вглядывался, не оживу ли я? А я гладила его по голове, вдыхала его запах, целовала его губы, но я не чувствовала его прикосновений. Не чувствовала его запаха. Не чувствовала ничего.
По его щеке текла слеза, но я не могла её вытереть.
— Прости. Прости… — шептали его губы.
А я просто смотрела на него и любила.
Я поцеловала его на прощание. Мне больше ничего не нужно было.
И я… … …умерла…………………………………………….
