Серафиму Аркадьевичу стукнуло шестьдесят, когда ему ударил бес в ребро.
-Вот ведь полвека прожил, а не знал, что из моего ребра Зиночка сделана, — посмеивался он, глядя на свою соседку.
-Ты бы это, Сима, поумерил свой пыл, — советовали ему друзья, твоя Аня доброй тебе женой была, двоих детей вырастили, внуки. Как они на твое предательство посмотрят?
-Вы не понимаете, мужики, — протестовал тот, щурясь, как кот на солнышке, только что отведавший запретной сметанки, — я вот полжизни прожил, а не знал, что такое любовь то она — настоящая. И что слаще этой штуки ничего на белом свете нет. Анна — хорошая баба, но холодная. По хозяйству там, с детьми управится. А много ли она мне счастья дала?
-Анна твоя, как вол, — возмущались те, — на двух работах работала, и детей, и хозяйство на себе волокла. А ты у нее, как сыр в масле катался. А если чего и недодала, так ты сам виноват, уставала она. А много ли ты ей праздников в жизни устроил?
-Можно подумать ваши на курорты всю жизнь прокатались. Такая же у нас жизнь, как и у всех, в трудах. Не до праздников было.
-А теперь?
-А теперь вот женюсь на Зинаиде и вся жизнь моя праздником будет. Вы бы видели, как она на меня смотрит, когда я на огороде копошусь. Под ее взглядом молодею я, сил прибавляется, и душа в небеса поднимается.
-Экий ты поэт, — усмехались мужики, — ну-ну, смотри, не прогадай.
А Зинаиде, и правда, нравился Серафим. Всю жизнь она провдовствовала, потеряв мужа еще в молодости, даже детей не успела нарожать. А потом подходящего не нашлось, так и осталась одна.
А тут сосед:
-Зиночка, до чего Вы сегодня хороша, этот цвет вам к лицу.
-Ну что Вы, Серафим Аркадьевич, я ведь сегодня с утра спины не разогнула на грядках, лица на мне нет.
-Если бы каждой женщине, да такое лицо, как у Вас, — лил лилейные речи мужчина, не скупясь, — так вокруг нас одни Ангелы летали бы. Вон, и походка у Вас ангельская.
А началось все с того, когда Серафим Аркадьевич наловил много рыбы и решил поделиться с соседкой. А та попросила его помочь — почистить. Сама она в деревне пятый год жила, не научилась с живой рыбой справляться.
-Она шевелится, а мне жалко ее, — сказала Зинаида.
-Вечером приду, — пообещал Серафим.
Пришел домой, почистил то, что оставил себе, часть заморозил, часть пожарил. Съездил в райцентр, где лежала его жена, сильно простудившаяся на поле после ливня. Отвез ей рыбки и овощей со своего огорода.
А к вечеру намылся, оделся во все новое и пошел к соседке.
-Ох, Вас уж и не узнать вовсе, — хлопнула та в ладоши, — какой представительный мужчина.
Серафиму таких слов никто уже давно не говорил, и по душе разлилось приятное тепло.
-Но боюсь я, что рубашку свою Вы испачкаете, — сняла она с себя фартук и протянула ему.
И тут мужчина чуть не присвистнул. На Зинаиде было нежно-розовое платье с глубоким вырезом, который откровенно обнажал часть груди. Серафим проглотил слюну и поспешно отвел глаза. Взял нож и стал разделывать рыбу.
Но соседка не растерялась, она зашла с противоположной стороны стола, легла на него, еще откровеннее представив взору свои прелести, и стала смотреть на Серафима, не сводя с него глаз.
-Как же ловко у Вас получается, Серафим Аркадьевич.
-Серафим, — хрипло сказал тот, — и давай на ты, соседи все же, столько лет знаемся.
-Хорошо, Серафим, — согласилась Зинаида, — а меня научишь?
Пока мужчина стоял за спиной соседки, держа ее руки в своих и обучая ее немудреному делу, почувствовал жар во всем теле. От ее затылка пахло чем-то особенным. Это был запах молока, смешанный с запахом сена…Так показалось ему. А когда он представил себя с Зиной на мягком сеновале, тут уж вовсе зажмурился, даже руку ей поранил.
-Ничего, ничего, до свадьбы заживет, — успокаивала она мужчину, когда тот дул на ее палец, залитый йодом.
-А ты, никак, замуж собралась, Зиночка? — почему то испугался он.
-Та не, это я так…Куда уж мне? Да и женихов у нас в деревне нет, одни женатики.
-А ежели бы нашелся, пошла бы? — не унимался Серафим.
-А чего? И пошла бы! Силушки у меня еще много, неужто одного мужика не обихожу?
И мужчине так захотелось, чтобы Зина его обиходила, аж защемило. Но та выпроводила его восвояси.
-Ты мне это, сосед, не балуй, — пригрозила ему кулачком, — не смотри, что я женщина одинокая, не обласканная. Но гордость у меня есть! И честь свою о злые языки я марать не буду.
Вот с тех пор и занеможил Серафим, не сумел он забыть Зиночку в нежно-розовом, пирожном, платье. И горячее ее дыхание не мог забыть, когда он сопел ей в затылок. И запах ее…
Но на развод с Анной сначала не решался, боялся обидеть жену. Да и что люди скажут? А дети?
Однако, когда видел соседку, каждый раз рассыпался перед ней в комплиментах.
Пока однажды…
Случилось это под конец лета. Рано утром решил Серафим выбраться на рыбалку. Взял удочку, червей и пошел на речку. В этот раз туман над рекой был такой, как парное, густое молоко.Тихо так, только птички изредка посвистывали.
Забрался он на бугорок, размотал удилище, наживил червя и закинул леску. Только туман по воде стелется, поплавок почти не видно. И вдруг тихий плеск. Серафим подумал, что попалась большая рыба, тянет- потянет, не идет. Тогда он рванул покрепче, потерял равновесие и кубарем покатился вниз, прямо в речку.
Плюхнулся и ушел под воду с головой. А когда вынырнул, услышал женский смех.
-Кто здесь? — удивился он.
-Это я, Серафимушка, Зина, — услышал в ответ и снова услышал плеск.
Повернул голову, а там она, плечи ее обнаженные словно два куска луны. Волосы мокрые, как у русалки. И плывет к нему, плывет, все ближе и ближе.
Не удержался мужик, схватил ее в свои объятия и давай целовать.
-Пусти меня, Сима, — просит женщина.
-Никуда я тебя больше от себя не отпущу, — все крепче сжимает ее тот.
А потом они сидели на берегу возле костра и сушили его одежду.
-Ну что, Серафим, поигрались и хватит? — когда одежда высохла, привстала Зина.
-Не хватит, — страсть к Зинаиде снова ударила в голову мужчине хмельным вином, — сказал же — не отпущу, значит — не отпущу.
Так и провели они вместе целый день. Сначала на речке, а потом у Зины на пуховой перине.
Пришел домой, когда уже темнеть начало.
-Ну, и где твой улов? — строго посмотрела на него жена.
-Нету улова, — развел он руками, — не клюет.
-Да? А мне сказали, что у Зинки клюет, видели, как вы вместе к ней сегодня из лесу шли.
Отступать Серафиму было некуда.
-Ты прости меня, Ань, ухожу я, — виновато опустил он голову, — люблю ее, не могу!
-А меня? Не любил нешто ль?
-Давно это было, Ань. Уж и забылось все…
-Бессовестные глаза у тебя, Сима, и как только ты ими в глаза других глядеть будешь. А дети как?
-А дети выросли, Ань, поймут.
На следующий день пошел Серафим к друзьям своим посоветоваться, что ему делать. Но никто его не понял. И, хоть и отговаривали от того, чтобы семью рушить, да только герой-любовник понимал, что все уже разрушено.
-Я все тебе и детям оставляю, Ань, — гордо заявил он, когда собирал свои манатки, — и дом, и все добро в доме, и сад, и огород…
-Еще бы ты сад забрал, кобель ты этакий, — рассвирепела Анна, — схватила тряпку и погнала его: уходи, уходи скорей.
Так и разошлись. И стал Серафим жить у Зины, по соседству со своей бывшей женой. Дети не смогли понять поступка своего отца, приезжали, но не общались с ним. Внуки иногда забегали к дедушке, но как только бабушка узнает об этом, гнала их домой.
С Зиной ему сначала было больно хорошо, как в Раю. Но прошло время, и все стало также, как и с Анной. Страсти улеглись, Зина уставала и часто не до ласк ей стало. Да и ему тоже со временем, не больно надо.
Однако, прожили вместе они двадцать лет. Зине то что, хоть какой в доме, а все мужик. И гвоздь прибить, и на рыбалку сходить, и чайку попить, и поговорить.
Да только вот беда, пережил ее Серафим то, хоть и постарше был. Болезнь у нее такая открылась, что через полгода ее не стало, словно сгорела, как мотылек, летевший на огонь.
А к тому времени уже и мужчина крепким здоровьем не мог похвастаться, годы свое берут. То спину сведет, встать не может, то суставы на ногах распухнут так, что без трости не обойтись. А уж как давление придавит, так и вовсе не встает, кашу сварить некому.
А через полгода еще одна беда — наследники явились. Оказалось, что у Зины племянники были, которым она свой дом еще до Серафима завещала.
Те ему и дали понять, что пора ему убираться, ибо дом они на продажу выставили.
-Да куда же я пойду, деточки? — чуть не плачет Серафим.
-Слышь, дед, куда хошь — туда и иди, не наше дело, — услышал он в ответ.
Делать нечего, пришлось Серафиму идти на поклон к своей бывшей жене.
-Ты прости меня, если можешь, Аннушка. Только идти мне больше некуда. Если примешь меня, я потихоньку, в уголочке пристроюсь и буду смертушку свою ждать. Что же она за мной не идет, проклятая!
Сжалилась Анна над Серафимом и пустила его. Приняли отца и дети, простили его, старого и больного.
Так тот еще и Аннушку свою пережил, во какой крепкий оказался!
