Дина сидела на кухне, обхватив голову руками. Недопитый чай в чашке давно стал ледяным, на тарелке сиротливо лежало недоеденное пирожное. Но Дина словно забыла, что этим пятничным вечером собиралась просто расслабиться после напряженной недели и побаловать себя любимым лакомством. Она сидела и, как мантру, как заклинание повторяла: «Он мне не папа… он мне не папа… нет… нет… нет».
Когда мать Дины во второй раз вышла замуж за бывшего мужа и отца Дины, девочка была очень рада. Во-первых, ей всегда хотелось, чтобы отец жил с ней. Несмотря на развод родителей у нее с ним были неплохие отношения. Во-вторых, мать, наконец, успокоится, перестанет попрекать Дину, что отец ушел из семьи из-за нее, из-за Дины, и требовать, во что бы то ни стало вернуть себе отца, а ей, Дининой матери, мужа. Эти упреки девочка слышала с трех лет, с того момента, когда родители развелись, страшно переживала. Она не понимала, в чем ее вина, но мать утверждала, что Дина плохая, поэтому папа ушел, что Дина не смогла удержать отца в семье.
Отец вернулся, когда Дине исполнилось тринадцать. Он хотел сына, а вторая жена, как он говорил, детей иметь не могла. И Николаич решил попытать счастье стать отцом наследника в прежней семье.
Вот только жизнь Дины с этого момента внезапно превратилась в ад.
Став взрослой, выйдя замуж, и сама став мамой, она всеми силами старалась вытеснить из памяти тот отрезок с тринадцати лет и до замужества. И ей это почти удалось. С матерью она общалась исключительно на работе. Отец иногда звонил, когда ему было что-то от Дины надо или надо его сыну, младшему брату Дины, который, действительно родился.
Да, были упреки, что она не хочет общаться с семьей, что она холодна к близким…
Холодна? А чем? Что больше не позволяет себя попрекать самим фактом своего существования? Или что не бросается по первому требованию выполнять просьбы папочки и мамочки, поняв, что те банально ее используют. Ведь когда ей нужна была поддержка, даже только моральная, плакать ей приходилось в подушку. У мамочки и папочки была своя жизнь, о чем они ей жестко заявляли на ее попытки попросить хотя бы сочувствия.
Все вернулось однажды. Была премьера фильма «Зоя» про партизанку-разведчицу. Дина сидела в кинотеатре и рыдала. Хорошо, что было темно. А сын подумал, что мама так переживает из-за сюжета.
Но Дина смотрела на экран, а видела себя тринадцатилетней, четырнадцатилетней и так до того времени, пока ни вышла замуж.
Нет. Дина никогда не была партизанкой. Нигде не воевала. Никакие враги над ней не издевались.
Это делали ее родители. Когда на экране Зою враги вывели босиком зимой на снег, Дина рыдала уже почти в голос.
Именно ее, девочкой-подростком не раз выгоняли так из дома родители – зимой босиком и в одной ночной рубашке. Она на себе испытала, что это такое!
И Дина вдруг, в кинотеатре, смотря фильм, поняла, что то, что делали с Зоей враги, с ней самой делали ее родители… Отец делал, а мать позволяла делать!
А начиналось все обычно так. Отец возвращался со свидания с очередной своей любовницей. Он всегда был, как в народе говорят, гулящий. Мать начинала рыдать, бросалась в истерике в комнату дочери, жалуясь, причитая. Дина заступалась за мать, упрекая отца. Тот кидался на дочь с кулаками. Дину вышвыривали на улицу, в чем была. А была чаще всего босая и в ночной рубашке, потому что с гулянок отец возвращался под ночь.
И она, как та Зоя-партизанка, оказывалась в том числе и на морозе голая и босая. Но плакать и звать на помощь ей было запрещено. «Соседи не должны знать, какая ты дрянь! — грозно говорила мать. И Дина слушалась. Через какое-то время в лучшем случае ей мать выбрасывала резиновые сапоги и что-нибудь на себя накинуть и велела: «Отец на тебя зол. Домой не до утра не ходи. В кого ты такая уродилась? Ты мне мешаешь устраивать мою личную жизнь». И запирала дверь в дом на засов.
Что спасало Дину? Почему она не замерзла где-нибудь под забором или в канаве?
Дедушка! Кое-как укутавшись, девочка бежала к нему и к бабушке, они жили в полутора километрах в том же селе. Дедушка грел чайник, делал бутерброды с маслом и отогревал, и отпаивал внучку. Бабушке ничего не говорили, ее не будили. У нее было слабое сердце, и волноваться было нельзя.
Утром дед шел к дочери, матери Дины, брал одежду внучки и отправлял в школу. В школе девочка должна была улыбаться и показывать, как она счастлива. Этого тоже требовала мать Дины, говоря: «Мои коллеги (Динина мать там работала учителем) не должны знать, какая ты дрянь. Не позорь нас отцом».
Вспоминая себя ту, взрослая замужняя Дина не понимала, почему верила матери, почему не переставала ее и отца любить, почему верила в то, что, действительно плохая… Почему бросалась заступаться за мать, зная, что мать сначала просит о помощи, а потом ее же Дину и обвиняет?
Да. Дина и правда верила, что плохая. В этом вся суть. И всеми силами пыталась заслужить хоть чуть-чуть любви… Доказать, что она хорошая, что нужно любить и ее, а не только младшего брата…
Став постарше, Дина потихоньку мечтала, чтобы Никокаич вдруг, каким-то чудесным образом оказался не ее отцом. Ей, девочке, очень хотелось верить, что есть кто-то другой, кто ей дал жизнь, а не это чудовище. Но мать повторяла: «Ты похожа на отца. Ты вылитая Николаич».
Нет. Нет. Нет. Дина не хотела быть на него нисколько похожа. Не хотела иметь его глаза, волосы. Но мечты оставались мечтами. Этот Николаич и эта мать были ее родителями.
Однажды, коллега, встретив Дину, спросила: «Ты давно видела своего отца?». Она, Дина, удивилась: «Почему давно? Он же рядом живет».
На что коллега возразила: «Не этого. Своего настоящего отца»
Дина уставилась на нее удивленными глазами. Какого настоящего? Она ничего не понимала.
А коллега пояснила, что ее, Дины, настоящий отец на одном мероприятии, не здесь, просил важных людей его дочь, то есть Дину не обижать. Нет. Он не назвал Дину по имени. Но она, Марья Петровна, провела свое расследование и выяснила, что на дочь того мужчины годится только она сама и Дина. Она сама, Марья Петровна, в силу почтенного возраста дочерью этого мужчины быть не может. А значит, остается только одна Дина. Дина смотрела ошарашено. Видя удивление Дины, имя отца Марья Петровна ей не назвала. Ох, как Дина себя ругала, что не расспросила коллегу, как следует. Но шанс был упущен.
Придя домой тогда, Дина сразу позвонила матери. Она не поверила коллеге и хотела с матерью посмеяться над происшедшим, над очередной сплетней о себе.
Но что она тогда от матери услышала! Мать, узнав, зачем звонит Дина, вдруг заорала дико. Обвиняя Дину, коллегу Дину. И закончила тем, что пожелала собственной дочери умереть от страшной болезни, если та не перестанет верить, что у нее другой отец, который не Николаич (уважаемые читатели, я не буду называть здесь название болезни, но она действительно, страшная и человек умирает у ужасных муках). Дина слушала оторопело. Она понимала давно, что мать ее не любит. Но чтобы такое желать собственному ребенку!!!
А еще у Дины закралось сомнение в том, что Николич ее отец. Ведь если бы это было так, зачем матери истерить? Зачем слать проклятья и желать дочери смерти?
Дина не испугалась. И вновь, и вновь пыталась заговорить с матерью о возможном другом отце.
Однажды ей мать заявила: «Ты мечтаешь об успешном, всего добившемся отце. Я тебя понимаю. Но твой отец скромный бывший полицейский Николаич».
Дина тогда с грустью и каким-то равнодушием посмотрела на мать и тихо произнесла: «Ничего ты не понимаешь. Пусть бы лучше моим отцом оказался нищий или бездомный, пусть им был бы даже самый горький пьяница. Но только не Николаич».
Больше с матерью они не возвращались к теме другого отца.
Но мать продолжает иногда звонить дочери и навязчиво рассказывать о жизни Николича, называя его при этом папой Дины «Твой папа пришел», «Твой папа сказал».
Так было и в этот пятничный вечер.
Дина отключила телефон после разговора с матерью и в который раз уже себе повторила: «Он мне не папа, не папа. Николаич мне не папа. Нет. Не хочу». И Дине было уже не важно, папа ей Николаич по крови или нет. Она ясно и четко осознала – он ей больше не отец просто как человек, издевавшийся над ней много лет, как человек, из-за которого она вполне могла умереть, если бы не было дедушки.
А может и мать Дине не мать?
Все имена в моем рассказе изменены. А вот история настоящая.
