Валентина Сергеевна вернулась из больницы… и не узнала свой дом. Кто и зачем всё переставил?
— Свекровь, не переживайте! — встретила её невестка Ира с лучезарной улыбкой. — Я тут немножко освежила интерьер, пока вас не было!
Валентина Сергеевна опустилась на диван. Жесткий, неудобный. Старый был мягкий, продавленный в нужных местах.
— А где мои вазочки? — растерянно спросила она, оглядывая пустые полки.
— Эти старомодные штучки? Выбросила! Они такие уродские, пылесборники сплошные!
Выбросила. Просто взяла и выбросила. Хрустальные вазочки, которые дарил покойный муж на каждую годовщину свадьбы. Двадцать три вазочки. Двадцать три года счастья.
Ира порхала по квартире, показывая «улучшения». На окнах вместо тюля — жалюзи. На стенах — обои с геометрическим рисунком, от которого рябило в глазах.
— А где фотографии мамы?
— А, эти старые карточки? Сложила в коробку на антресоли. Свекровь, много негатива в доме было! Нужна позитивная энергетика!
Валентина Сергеевна встала, пошла к стене, где раньше висели портреты. Теперь там красовались фотографии Иры с сыном Максимом. Яркие, глянцевые, улыбающиеся.
— Ира, это же мой дом.
— Конечно, ваш! Но мы же тут живем с Максом. Хочется уюта, современности.
Максим появился из своей комнаты. Двадцать восемь лет, работает программистом, женился год назад.
— Мам, ты уже вернулась! Как себя чувствуешь?
— Нормально, сынок.
Он обнял её, но быстро, будто выполняя обязанность.
— Правда классно Ира всё переделала? Как в журнале!
Валентина Сергеевна кивнула. Что тут скажешь? Сын счастлив, невестка старалась.
В спальне тоже всё изменилось. Кровать развернули, шкаф передвинули. На туалетном столике вместо её флаконов — косметика Иры.
— Я ваши кремики в ящик убрала, — пояснила невестка. — А то столько места занимали!
Кремики. Французские духи, которые Валентина Сергеевна покупала раз в год, экономя на всём. Единственная роскошь, которую себе позволяла.
За ужином сидели втроем. Ира приготовила какой-то салат с авокадо.
— Это суперфуд! Очень полезно для восстановления после операции.
Валентина Сергеевна жевала безвкусную зелень. Хотелось обычной картошки с селедкой.
— Свекровь, я ещё хотела сказать. Те ваши кастрюли старые — выбросила. Купила новые, с антипригарным покрытием.
— Какие кастрюли?
— Ну, алюминиевые эти. Страшные такие, черные.
Бабушкины кастрюли. В них ещё прабабушка готовила. Передавались из поколения в поколение.
— Ира, зачем?
— Свекровь, ну что вы! Алюминий же вредный! Рак вызывает!
Максим кивал:
— Мам, Ира права. Нужно идти в ногу со временем.
После ужина Валентина Сергеевна пошла в комнату, которая раньше была кабинетом мужа. Теперь там спортзал. Беговая дорожка, гантели, коврик для йоги.
— Максу нужно поддерживать форму, — пояснила Ира. — А книги эти старые я на балкон вынесла. Потом в макулатуру сдадим.
Книги мужа. Он их собирал всю жизнь. Первые издания, с автографами. Читал вслух по вечерам.
На балконе стопки книг лежали прямо на полу. Некоторые уже отсырели.
Валентина Сергеевна взяла томик Пушкина. На форзаце надпись: «Любимой жене в день свадьбы». Почерк мужа. Прижала к груди.
— Свекровь, вы чего там? — заглянула Ира. — Ой, не расстраивайтесь! Книги же можно новые купить, если что.
Новые. Всё можно купить новое. Кроме памяти.
Ночью Валентина Сергеевна не спала. Лежала в чужой кровати, в чужой комнате, в чужой квартире. Своей квартире, которая стала чужой.
Утром проснулась от запаха кофе. Раньше пила чай. Но Ира купила кофемашину — «цивилизованные люди пьют кофе».
— Свекровь, я вам диетический завтрак приготовила! Овсянка на воде с ягодами годжи!
Валентина Сергеевна села за стол. Новый стол, стеклянный, холодный.
— Ира, а где старый стол?
— Выбросили! Он же разваливался!
Не разваливался. Просто был старый, деревянный, с царапинами от ножей. За ним три поколения собирались. На нём Максим уроки делал.
— Мам, тебе доктор что сказал? — спросил сын, уткнувшись в планшет.
— Восстанавливаться. Не нервничать.
— Вот и отлично! Отдыхай, мы обо всём позаботимся.
Они ушли на работу. Валентина Сергеевна осталась одна. Пошла по квартире, как по музею. Всё чистое, современное, чужое.
В шкафу искала свой халат. Нашла в пакете для мусора.
— Старый, дырявый, — наверное, сказала бы Ира.
Но это был халат, в котором она мужа в последний путь провожала. В котором сына растила. В котором внуков ждала. Которых так и не дождалась.
Достала халат, надела. Сразу теплее стало. Роднее.
Позвонила подруге Галине:
— Галь, можно к тебе?
— Валь, ты же после больницы! Сиди дома!
— Не могу дома. Тут больше не дом.
Пришла к Галине, рассказала. Та ахала:
— Да как она посмела!
— А что теперь? Скандалить? Максим её сторону примет.
— Так нельзя же так!
— Галь, я понимаю. Они молодые, им хочется по-своему. Но почему мою жизнь выбросить надо? Я же ещё живая.
Вернулась к вечеру. Ира готовила ужин.
— Свекровь, где вы были? Волновались!
— Гуляла.
— В вашем состоянии нельзя долго гулять!
В каком состоянии? В состоянии человека, у которого украли жизнь?
За ужином Максим сказал:
— Мам, мы тут подумали. Может, тебе к тёте Наде переехать? У неё дом большой, ей компания нужна.
Валентина Сергеевна подняла глаза на сына:
— Вы меня выселяете?
— Что ты, мам! Просто тебе там спокойнее будет. А тут ремонт предстоит.
— Какой ремонт? Вы же всё переделали.
— Это только начало! — воодушевилась Ира. — Мы стены снесём, студию сделаем! Евроремонт!
Валентина Сергеевна поставила вилку:
— Я подумаю.
Ночью сидела на кухне. Единственное место, где ещё можно было узнать свой дом. Правда, без старой посуды, без клеёнки в цветочек, без запаха пирогов.
Смотрела в окно. Там, за стеклом, жизнь шла своим чередом. А здесь, в её квартире, жизнь остановилась. Превратилась в глянцевую картинку из журнала.
Утром Валентина Сергеевна приняла решение.
Дождалась, пока Максим с Ирой уйдут на работу. Достала с антресолей коробку с фотографиями. Мама смотрела с пожелтевшей карточки — молодая, красивая, в платье в горошек.
— Прости, мама. Не уберегла.
Позвонила племяннице Наде:
— Надюш, можно к тебе приехать? На пару дней.
— Тётя Валя, конечно! Что-то случилось?
— Расскажу при встрече.
Собрала сумку. Немного вещей, фотографии, халат. Томик Пушкина с балкона.
Надя жила за городом, в доме, который достался от родителей. Встретила на пороге:
— Тётя Валя, вы похудели! Проходите!
Дом старый, деревянный. Пахнет деревом и печным дымом. На стенах фотографии, на окнах занавески с рюшами.
— Извини за беспорядок, — смутилась Надя.
Какой беспорядок? Нормальный дом. Живой.
Рассказала племяннице про ремонт. Та слушала, качала головой:
— Как же так можно? Это же ваша квартира!
— Юридически — моя. Фактически — уже нет.
— Тётя Валя, оставайтесь у меня. Места много, мне веселее будет.
Надя была одинокая. Развелась пять лет назад, детей не было. Работала бухгалтером на дому.
— Надюш, я подумаю. Но Максим обидится.
— А на вас ему не обидно?
Вечером позвонил сын:
— Мам, ты где? Ира ужин приготовила.
— У Нади. Приехала в гости.
— Когда вернёшься?
— Не знаю.
— Мам, ты что, обиделась? Из-за ремонта?
— Максим, приезжай завтра. Поговорить надо.
Приехал с Ирой. Сели за стол — старый, деревянный, с клеёнкой.
— Мам, что происходит?
Валентина Сергеевна посмотрела на сына. Когда он стал таким чужим? Когда перестал видеть в ней человека?
— Максим, я хочу разменять квартиру.
— Что? Мам, ты с ума сошла?
— Не сошла. Вам ваша студия, мне — однокомнатная. И разъедемся.
Ира всплеснула руками:
— Свекровь, да мы же для вас старались! Красоту навели!
— Для меня? Вы мою жизнь на помойку выбросили. Вазочки, которые муж дарил. Книги его. Мамины фотографии в коробку упрятали.
— Но это же старьё! — возмутилась Ира.
— Для вас — старьё. Для меня — жизнь.
Максим встал:
— Мам, успокойся. Ты после операции, тебе нервничать нельзя.
— А жить в чужом доме можно?
— Это не чужой дом! Это наш дом!
— Вот именно. Ваш. А мне в нём места нет.
Надя принесла чай. Обычный, в старых чашках с цветочками.
— Максим, — сказала она. — Тётя Валя права. Вы её из собственного дома выжили.
— Надя, не лезь!
— Буду лезть. Она моя тётя. Вы её вещи выбросили, память стёрли. А теперь удивляетесь, что она уйти хочет.
Ира заплакала:
— Я же хотела как лучше! Чтобы красиво было!
— Красиво — это когда с душой, — тихо сказала Валентина Сергеевна. — А вы душу выкинули вместе с вазочками.
Уехали они злые. Максим хлопнул дверью. Ира демонстративно всхлипывала.
Валентина Сергеевна осталась у Нади. Спала в комнате с старой мебелью, с фотографиями на стенах, с запахом лаванды от засушенных букетиков.
Через неделю приехал Максим. Один.
— Мам, прости.
Сел напротив, опустил голову.
— Я дурак. Не понимал, что творю. Ира сказала — надо обновить. Я согласился. Не подумал, что тебе больно будет.
— А сейчас подумал?
— Ира ушла. Сказала, со свекровью жить не будет. Дала ультиматум — или она, или ты.
— И ты выбрал меня?
— Я выбрал правду. Нельзя счастье на чужом несчастье строить.
Валентина Сергеевна взяла сына за руку:
— Максим, я не хочу, чтобы ты из-за меня…
— Не из-за тебя. Из-за себя. Я понял — если женщина твою мать не уважает, она и тебя уважать не будет.
Вернулись в квартиру вместе. Максим помогал. Достали книги с балкона — успели спасти, только немного отсырели. Повесили фотографии на стены. Вазочек не вернуть — Ира их выбросила. Но Максим купил одну, хрустальную.
— Не те, конечно. Но начнём новую коллекцию.
Диван передвинули на место. Стол деревянный нашли на барахолке — почти как старый.
— Мам, прости за Иру. Я думал, она хорошая.
— Может, и хорошая. Просто другая. Ей своё нужно, понимаешь? Своё пространство, свои правила.
— А как же ты?
— А я тут всегда буду. Это мой дом.
Вечером сидели на кухне. Пили чай из старых чашек — нашлись в дальнем шкафу, Ира не добралась.
— Мам, а вдруг я один останусь?
— Не останешься. Найдёшь ту, которая поймёт — дом не стены. Дом — это память, история, любовь.
— Ира говорила — я маменькин сынок.
— Может, и так. Но лучше быть маменькиным сынком, чем сиротой при живой матери.
Максим обнял её:
— Я больше не дам тебя в обиду.
— Знаю, сынок.
Валентина Сергеевна смотрела на сына и думала — вернулся. Из того глянцевого журнала вернулся домой. Где на стенах фотографии с историей. Где диван помнит, как на нём Максим в детстве прятался под пледом. Где каждая царапина на полу — след прожитых лет.
Ира ещё приходила за вещами. Молча собрала свою косметику, одежду.
— Свекровь, вы победили.
— Я не воевала, Ира.
— Но победили. Ему мамочка дороже жены.
— Неправда. Ему дом дороже пустоты.
Ира ушла, стуча каблуками. Красивая, современная, чужая.
А дом остался. Не такой, как прежде — многое не вернуть. Но живой. С памятью на стенах, с теплом в сердце, с правом быть собой в собственных стенах.
Максим теперь каждый вечер приходил к матери. Пили чай, разговаривали. Как раньше, когда он был маленьким.
— Мам, я понял одно. Нельзя строить новое, разрушая старое. Нужно бережно, с уважением.
— Это не сразу приходит. С годами.
— Или с потерями.
Валентина Сергеевна кивнула. Да, с потерями. Но иногда нужно потерять, чтобы понять — что на самом деле ценно. И вовремя остановиться. Пока ещё есть что спасать.
