Лидия Васильевна стояла посреди пустой комнаты и не верила своим глазам. Кровать на месте — Настя сказала, что не нужна. Шкаф тоже. А вот вещей нет. Ни одной футболки, ни одного платья. Даже плюшевый мишка исчез — тот самый, с которым дочь спала до пятнадцати лет.
На столе лежали ключи и записка: «Мама, я съехала. Адрес не ищи. Буду звонить.»
Руки задрожали. Лидия Васильевна села на кровать. Двадцать пять лет. Двадцать пять лет она растила дочь одна, без мужа, который ушёл, когда Насте было два. И вот благодарность.
Телефон. Надо позвонить.
— Настя? Настенька? Что за глупости?
— Мама, это не глупости. Я сняла студию.
— Какую студию? На какие деньги?
— На свои. Я же работаю.
— Но как ты одна? Кто готовить будет? Кто следить за твоим здоровьем?
— Я сама, мам. Мне двадцать пять лет.
— Настя, немедленно возвращайся!
— Нет.
— Что значит нет?
— Мама, я впервые в жизни чувствую себя взрослой. Прости.
Гудки. Дочь повесила трубку.
Первую неделю Лидия Васильевна не находила себе места. Готовила обед на двоих по привычке. Потом смотрела на лишнюю тарелку и плакала.
Вечерами сидела у окна. Ждала — вдруг Настя вернётся. Вот сейчас откроется дверь, и дочь войдёт: «Мам, я дома!»
Но дверь не открывалась.
На работе коллеги спрашивали:
— Лида, что с тобой? Заболела?
— Настя съехала.
— Ну и правильно! Взрослая девка, пора!
Правильно? Как это правильно? Лидия Васильевна не понимала. Она же всё для дочери делала. Всё!
Вставала в шесть утра, чтобы приготовить завтрак. Настя любила сырники. Каждое утро — сырники. С малиновым вареньем.
Провожала на работу. Дочь работала в офисе, в десяти минутах от дома. Но Лидия Васильевна всё равно провожала. Вдруг что случится по дороге?
Встречала вечером. Готовила ужин. Спрашивала про день. Настя отвечала односложно: «Нормально, мам. Устала.»
А потом закрывалась в комнате. С ноутбуком. С телефоном. С кем-то переписывалась, смеялась.
— С кем это ты? — спрашивала мать.
— С друзьями.
— Какими друзьями?
— Обычными.
— Я их знаю?
— Нет.
И всё. Разговор окончен.
На второй неделе Лидия Васильевна не выдержала. Позвонила на работу дочери.
— Можно Анастасию Петровну?
— Она на обеде.
— А где обедает?
— В кафе напротив, наверное.
Лидия Васильевна помчалась в кафе. Настя сидела за столиком. Не одна — с молодым мужчиной. Смеялась, трогала его за руку.
Мать застыла у окна. Кто это? Почему она не знает? Почему Настя не рассказывала?
Дочь подняла глаза, увидела мать через стекло. Лицо окаменело. Встала, вышла на улицу.
— Мама, ты что здесь делаешь?
— Хотела поговорить.
— О чём?
— Настя, вернись домой. Пожалуйста.
— Нет.
— Но почему?
— Потому что я задыхалась от твоей заботы. Наконец-то могу дышать.
Слова били как пощёчины. Задыхалась? От заботы? От материнской любви?
— Я же хотела как лучше!
— Знаю, мам. Но мне от этого «лучше» было хуже.
— Как это?
— Ты контролировала каждый мой шаг. С кем дружу, куда хожу, что ем, во сколько ложусь.
— Я волновалась!
— Ты душила меня своей тревогой!
Мужчина вышел из кафе.
— Настя, всё в порядке?
— Да, Костя. Это моя мама.
Костя. Так вот как его зовут.
— Здравствуйте, — он протянул руку.
Лидия Васильевна не ответила. Развернулась и ушла.
Дома она рыдала. Душила? Она душила? Но как же иначе? Настя — единственное, что у неё есть. Единственный смысл жизни.
Вспомнилось, как дочь в детстве болела. Воспаление лёгких. Врачи сказали — критическое состояние. Лидия Васильевна не отходила от кровати. Молилась, просила — только бы выжила.
Выжила. Поправилась. Но страх остался. Страх потерять.
С тех пор — постоянный контроль. Тепло ли одета? Поела ли? Не заболела ли?
В школе встречала после уроков. Другие дети сами домой шли, а Настю — мама встречает.
— Мам, я уже большая! — стеснялась дочь.
— Мало ли что!
В институте — то же самое. Звонки каждый час: «Где ты? С кем? Когда домой?»
Парней отваживала. Приходил какой-нибудь мальчик — Лидия Васильевна устраивала допрос. Кто родители? Где учится? Какие планы?
Мальчики больше не приходили.
— Мам, из-за тебя у меня никого нет! — плакала Настя.
— И не надо! Рано тебе!
Рано в двадцать лет. Рано в двадцать три. И вот — двадцать пять, и дочь сбежала.
Третья неделя. Настя позвонила сама.
— Мам, как ты?
— Плохо. Вернись.
— Мам…
— Настя, я умираю без тебя!
— Не драматизируй.
— Это не драма! Я не сплю, не ем!
— Мам, у меня всё хорошо. Работаю, готовлю сама, друзей завела.
— Каких друзей?
— Обычных. Хороших людей.
— А этот… Костя?
— Что Костя?
— Кто он?
— Мой молодой человек.
— Давно?
— Полгода.
Полгода! Полгода дочь встречается с мужчиной, а мать не знает!
— Почему не рассказывала?
— Мам, ты бы его съела.
— Я?
— Ты. Как всех предыдущих.
— Я защищала тебя!
— От чего? От жизни?
— От ошибок!
— Мам, на ошибках учатся.
— Настя, ты не понимаешь…
— Понимаю. Ты боишься за меня. Но я не могу всю жизнь прожить в твоём страхе.
— Я твоя мать!
— И я тебя люблю. Но мне нужно своё пространство.
Гудки. Опять повесила трубку.
Лидия Васильевна стала ездить в район, где сняла квартиру Настя. Выведала адрес через знакомую .
Стояла напротив дома. Смотрела на окна — третий этаж, балкон с цветами. Настя всегда любила цветы.
Видела, как дочь возвращается с работы. С пакетами из магазина. Иногда с Костей.
Костя оказался обычным парнем. Не красавец, не богач. Простой супервайзер в джинсах и футболке. Но смотрел на Настю так, что у Лидии Васильевны сердце сжималось. С любовью. С нежностью.
Они смеялись, держались за руки. Счастливые.
А потом Лидия Васильевна увидела в соцсетях фотографию. Настя с друзьями на дне рождения. В каком-то кафе. Смеётся, обнимает каких-то девчонок.
Подпись: «Лучший день рождения в моей жизни! Спасибо, что вы есть!»
Лучший? А как же все предыдущие? Которые мать устраивала? Торты пекла, подарки выбирала?
Видимо, не лучшие были.
Месяц спустя Лидия Васильевна не выдержала. Поднялась к дочери.
Дверь открыл Костя.
— Здравствуйте, Лидия Васильевна.
— Настя дома?
— Да. Проходите.
Студия маленькая. Одна комната, кухня в нише. Но уютная. Чистая. На стенах — фотографии. Настя с друзьями. С Костей. Ни одной с матерью.
— Мама? — дочь вышла из ванной. — Ты как узнала адрес?
— Неважно. Настя, нам надо поговорить.
— О чём?
— Наедине.
Костя понял намёк.
— Я в магазин схожу.
Ушёл. Остались вдвоём.
— Ну как ты тут? — Лидия Васильевна оглядывалась.
— Хорошо.
— Тесно же.
— Зато своё.
— Готовишь сама?
— Сама. Костя помогает.
— Он что, здесь живёт?
— Иногда остаётся.
— Настя! Вы же не расписаны!
— Мам, мне двадцать пять лет.
— И что? Это повод вести себя как…
— Как взрослый человек? Да, повод.
Лидия Васильевна села на диван. Дешёвый диван из Икеи.
— Я не узнаю тебя.
— А ты меня знала?
— Что за вопрос? Я твоя мать!
— Мам, ты знала ту Настю, которую сама придумала. Послушную, тихую, зависимую.
— Ты была хорошей девочкой!
— Я была несчастной девочкой!
— Неправда!
— Правда, мам. Я боялась сделать шаг без твоего разрешения. Боялась разочаровать. Боялась жить.
— Я защищала тебя!
— От чего?
— От мира! От опасностей!
— Мам, мир не так страшен.
— Ты не знаешь…
— Знаю. Уже месяц живу одна. И знаешь что? Ничего страшного не случилось.
Лидия Васильевна заплакала.
— Мам, не плачь.
— Как не плакать? Ты меня бросила!
— Я не бросила. Я выросла.
— Для меня это одно и то же.
Настя села рядом. Обняла.
— Мам, я тебя люблю. Правда. Но мне нужна своя жизнь.
— А я? Что мне делать?
— Жить своей жизнью.
— Какой жизнью? Ты была моей жизнью!
— И это неправильно.
— Почему?
— Потому что у каждого должна быть своя жизнь. Свои интересы, друзья, увлечения.
— У меня ничего нет.
— Потому что ты всё время тратила на контроль надо мной.
Жестоко. Но правда.
Двадцать пять лет Лидия Васильевна жила дочерью. Её успехами, её проблемами, её жизнью. А своей не было.
Подруги звали в театр — некогда, Настю надо встретить. Предлагали на йогу записаться — нет, вдруг дочери что-то понадобится. Знакомили с мужчинами — зачем? Настя не поймёт.
И вот результат. Дочь ушла. А у матери — пустота.
— Мам, хочешь чаю? — спросила Настя.
— Хочу.
Пили чай на маленькой кухне. Молчали.
— Расскажи про Костю, — попросила Лидия Васильевна.
— Что рассказать?
— Какой он?
— Хороший. Добрый. Умный.
— Любишь?
— Да.
— А он?
— Тоже.
— Жениться собирается?
— Мам!
— Что? Нормальный вопрос.
— Не знаю. Может быть. Когда-нибудь.
— Настя, только не повторяй моих ошибок.
— Каких?
— Не растворяйся в ребёнке. Если будут дети — люби, но не души.
Настя удивлённо посмотрела на мать.
— Ты это серьёзно?
— Серьёзно. Я задушила тебя своей любовью. Прости.
— Мам…
— Нет, дай сказать. Я думала, что делаю лучше. Оберегаю, защищаю. А получилось — калечила.
— Не калечила. Просто… перебарщивала.
— Сильно перебарщивала.
— Да.
— Мам, приходи в гости. Иногда.
— Правда можно?
— Можно. Только предупреждай заранее.
— Буду. А ты… ты будешь приезжать?
— Буду. На выходных.
— Правда?
— Правда. Но жить я больше там не буду.
— Понимаю.
Вернулся Костя. С продуктами.
— Лидия Васильевна, останетесь на ужин?
— Нет, спасибо. Пойду.
У двери Настя обняла мать.
— Мам, всё будет хорошо.
— Надеюсь.
— Найди себе занятие. Хобби какое-нибудь.
— Какое хобби в пятьдесят лет?
— Любое. Танцы, рисование, вязание.
— Посмотрю.
— И друзей заведи.
— Настя…
— Серьёзно. Тебе нужны друзья.
— Ладно. Попробую.
Лидия Васильевна спустилась во двор. Обернулась — Настя махала с балкона. Рядом стоял Костя, обнимал её за плечи.
Счастливые.
А она? Она шла домой. В пустую квартиру. Где в комнате дочери голые стены и застеленная кровать.
