Рита распахнула окно в новой квартире, впуская золотистый свет летнего утра. Воздух пах старым деревом и пылью, смешанной с ароматом свежесваренного кофе. Она обвела взглядом просторную комнату: высокие потолки с настоящей гипсовой лепниной, скрипучий старый паркет, массивные двойные двери с потертой краской.
Уборка началась с книжных полок. Они почему-то будто магнитом тянули Риту к себе. Стопки старых изданий, покрытые пылью, терпеливо ждали своего часа. Рита аккуратно протирала корешки, пока не наткнулась на потрепанный томик Лермонтова. Когда она взяла его в руки, между страниц мелькнул пожелтевший листок.
Конверт.
Рита с любопытством раскрыла его, вытащила сложенное вдвое письмо. Почерк был старомодным, с завитушками, чернила выцвели, но слова читались четко: «Дорогая, любимая Лида!»
Рита замерла. Письмо было написано дрожащей рукой — чувствовалось, что автор торопился или волновался.
«Отец практически приказывает мне жениться на Ольге. Говорит, что иначе нас всех ждет крах… Но клянусь, любовь моя, что мое сердце принадлежит и будет принадлежать только тебе! Если бы ты знала, как я боюсь этого дня и как не хочу потерять тебя».
В самом низу стояла дата: 2.06.1941.
Рита посмотрела на адреса. Обратного не было. Марки тоже. А вот адрес получателя был прописан четкими печатными буквами. Улица существовала до сих пор. Но письмо, по всей видимости, так и не отправили.
Рита перечитала строки еще раз. Интересно, что же случилось с этим Евгением? А с Лидией? Война ведь началась через три недели после этой даты… В голове крутились вопросы. Может, Лидия так и не узнала, что Евгений любил ее? Может, он сам погиб и так и не успел все сказать?
Ведомая непонятным ей самой чувством, Рита прошептала:
— Ну что ж, таинственная Лидия! Узнаем, как сложилась твоя судьба?
* * *
Улица, куда было адресовано старое письмо, оказалась тихой и уютной, застроенной такими же старыми домами, как тот, куда недавно въехала Рита. Большинство из них пережили войну, выстояли, и теперь стали молчаливыми памятниками ей.
Рита остановилась перед трехэтажным домом с потертыми стенами и выбитым крыльцом. Сердце взволнованно трепетало. А вдруг Лидия еще жива? Конечно, прошло уже слишком много времени, но ведь всякое бывает…
Она поднялась на второй этаж, нашла нужную дверь и нажала на кнопку звонка. Через минуту дверь открыл мужчина лет тридцати пяти в измазанной краской старой рубашке с подкатанными рукавами. Устало, с вопросом в темных глазах посмотрел на нее.
— Вам кого?
Рита смутилась.
— Здравствуйте. Меня зовут Рита. Я нашла письмо в своей квартире, оно адресовано Лидии Сахаровой. Я же правильно пришла?
Мужчина нахмурился. Весь его вид говорил, что он совсем не рад этому неожиданному визиту.
— Сахарова — это девичья фамилия моей бабушки. Ее уже давно нет в живых.
Рита почувствовала, как что-то сжалось внутри в дрожащий комок. Сама себе удивилась: почему ей так небезразлична эта история? Она протянула мужчине конверт.
— Мне очень жаль. Я недавно переехала в новую квартиру в старом доме. И нашла там письмо, адресованное вашей бабушке. Оно не было отправлено, и мне стало интересно…
Мужчина взял конверт с неохотой, но все же открыл его, вытащил листок и пробежался глазами по строчкам. Лицо его оставалось непроницаемым. Он покачал головой и снова нахмурился.
— Бабушка любила деда. Они вместе полвека прожили. Ни о каком Евгении я не слышал, хотя мы с ней много общались.
Последние слова он сказал резко, холодно, но все же в голосе промелькнула неуверенность.
— Он так и не успел отправить это письмо. Оно датировано июнем 1941-го, — сказала Рита.
Мужчина задумался на секунду, потом отошел от двери, пропуская Риту в полутемную прихожую.
— Ладно, захотите. Только ненадолго. Меня зовут Юрий.
— Маргарита.
Он провел ее в большую светлую комнату, по всей видимости — мастерскую. Она была заставлена мольбертами с картинками в процессе реставрации. А на стене висел портрет — красивая женщина с темными глазами и мягкой улыбкой.
— Это она? Ваша бабушка? — спросила Рита.
Юрий кивнул и положил письмо на стол, пальцем разгладил сгибы.
— Вы правы, война началась через три недели. Может, этот Евгений погиб…
— А ваш дед? Он воевал?
— Да. Вернулся, — и повторил с оттенком гордости: — Они прожили вместе пятьдесят лет.
Рита снова взглянула на портрет. Какую же тайну хранила эта красивая женщина?
— Вы знаете, — Юрий вдруг улыбнулся, впервые за весь разговор, — бабушка иногда говорила, что до войны у нее был «роман в письмах». Но дед смеялся. Считал, что это она книг о любви перечитала.
— Наверное, это и был Евгений?
— Может. Вы не хотите чаю? А то я веду себя, как невоспитанный хозяин. Бабушка бы мне не простила.
— С удовольствием, — улыбнулась Рита.
* * *
За чашкой чая с бергамотом Рита и Юрий разложили на столе все, что удалось найти: письма, черно-белые фотографии из семейного альбома, дневник Лидии.
— Я его особо не читал, — признался Юрий. — Сам не знаю, почему.
Он задумчиво листал страницы, вчитывался в рукописный текст.
— Вот, смотрите, — провел пальцем по странице. — «3 июня 1941 года. Женя сказал, что его вынуждают жениться на Ольге. Я не хочу верить, что это правда».
— Значит, она все-таки получила письмо? — удивилась Рита.
— Вряд ли. Тогда оно было бы тут. Видимо, Евгений сам пришел к ней, они встретились. И он все объяснил.
Он перевернул страницу. Далее шла запись от пятнадцатого июня: «Женя женился. Все кончено. Моя жизнь разрушена». Потом Лидия писала о начале войны, о бомбардировках Москвы, о своей учебе на курсах медсестер, о последующей работе в тыловом госпитале.
«23.04.1942. Сегодня подала заявление на перевод во фронтовой госпиталь. Все равно мое сердце давно мертво, а так хоть могу принести пользу Родине, послужить приближению победы».
— Она ушла на фронт из-за своей боли… — прошептала Рита.
В горле почему-то запершило.
Других записей не было — дневники на фронте были под запретом. Юрий сделал глоток чая.
— Она рассказывала, как они познакомились с дедом Юрой, — выудил из кипы фотографий одну, показал Рите и улыбнулся: — Да, меня назвали в честь него.
Молодой военный врач с серьезным лицом стоял в цветущем поле, сзади видны палатки с крестами, а рядом — Лидия в юбке и гимнастерке. Оба хмурились.
— Это день свадьбы, — пояснил Юрий. — Они поженились прямо на передовой, в 1944 году. Дед не любил вспоминать о войне, а бабушка иногда говорила. Они впервые встретились под Ржевом. Она только пришла на передовую — хрупкая, но с железным характером. А дед — военный хирург, старше на десяток лет, уже вдовец. Бабушка говорила, у него виски были седые.
Рита подперла подбородок ладонью.
— И что, он сразу влюбился?
Юрий улыбнулся одним уголком губ.
— Скорее, заинтересовался. По его словам, бабушка была единственной медсестрой, которая с ним спорила. Он пытался за ней ухаживать, дарил конфеты. Она не реагировала. Говорила, что ей не до этого.
— А потом?
— Потом деда ранило. Не смертельно, в плечо осколком, но он потерял много крови. Бабушка его две недели выхаживала, меняла бинты, промывала рану. А он притворялся, что ему хуже, чем на самом деле — лишь бы она была рядом почаще. Однажды ночью начался налет, бомбежка. И бабушка прибежала за дедом, повела в укрытие.
Рита засмеялась.
— Он ведь мог сам идти! Ранило-то в плечо!
— Ну да, — серьезно кивнул Юрий. — Но она за него так испугалась, что прибежала. Рассказывала, что именно в тот момент сердце впервые отозвалось на его взгляд. А после бомбежки дед встал, обнял ее. Сказал: «Лида, хватит дурачиться. Мы что, дети малые? Выходи за меня».
— И она согласилась?
— Нет. Она назвала его нахалом, вырвалась и ушла. Они долго не разговаривали после этого. А потом деда собрались переводить в другую часть, и бабушка сама пришла. Сказала: «Если позовешь еще раз замуж — пойду». Они поженились через два дня. Без колец, без фаты — только гимнастерки. В 1945 вместе брали Вену, там войну и закончили.
Юрий достал еще одну фотографию: Лидия и Юрий-старший танцуют вальс посреди разрушенной австрийской улицы. Рита провела пальцем по снимку, вздохнула.
— Красивая история. Они были счастливы?
— Да, — уверенно ответил Юрий. — Даже когда ругались.
Он умолк, снова перечитывая письмо Евгения.
— Странно. Если бы не война, эта история могла быть совсем другой.
— Тогда и вы бы не родились.
Юрий поднял на нее глаза.
— И вы бы не пришли сюда с этим письмом.
* * *
Вместе они разузнали о судьбе Евгения. Искали повсюду: на военных сайтах, в архивах. Спустя неделю наткнулись на его след: нашли запись в базе данных «Мемориал».
— Погиб 18 марта 1944 года в боях за Крым, — прочитал Юрий. — Место захоронения: братская могила под Балаклавой.
Рита молча смотрела через его плечо. На экране ноутбука мерцала скупая, сухая строчка — вот и все, что осталось от жизни, оборванной в 25 лет. Среди родственников значилась только мать.
— Он так и не женился на той Ольге, — сделала вывод Рита. — Ушел, скорее всего, добровольцем.
В голове снова всплыли строки из письма: «Я должен жениться на Ольге, иначе нас всех ждет крах».
— Может, он просто сбежал? От этого брака, от всего?
Рита молчала. Юрий тоже. Потом сказал:
— У бабушки последняя запись в дневнике примерно такая: «Война давно закончилась. Женя, прости. Спасибо тебе за все».
* * *
Спустя несколько месяцев Рита и Юрий решили организовать ко Дню Победы выставку историй фронтовой любви — один из музеев согласился предоставить им целую стену на один день. Искали письма, документы, собирали их по частям, по обрывкам. И наткнулись на десятки таких же историй — коротких, обрывочных, полных боли и надежд на лучшее.
— Знаешь, а это ведь не просто бумажки, — как-то задумчиво сказала Рита. — Это же целые жизни. Их нужно обязательно сохранить.
— Пусть люди увидят, что война — это не просто даты и сражения. Это еще и вот это, — согласился Юрий.
Зал был полон. Люди подолгу стояли у стендов, читали, плакали. В центре — две истории.
Лидия и Юрий. Их совместные фотографии, фронтовые и послевоенные, выцветшее свидетельство о браке, последний снимок: Лидия обнимает мужа на фоне домика и яблоневого сада.
Евгений. Его письмо и фото из архива.
Из колонок тихо играли песни военных лет.
— Спасибо, — сказал Юрий Рите, когда зал опустел, и они начали разбирать стенд.
Он посмотрел на Риту. Не просто благодарно ― нежно.
— За что?
— За то, что нашла то письмо. За то, что решила показать его мне. За то, что…
Он взял ее руку в свои ладони, и она не стала отводить взгляд.
