Это я дал тебе крышу над головой

— Валька, ну сколько можно? Опять кран течёт! — крикнул Михаил Семёнович из кухни, стуча ложкой по столу. — Я же говорил тебе вчера!

— Слышу, слышу… — устало отозвалась Валентина, не отрываясь от глажки белья. Утюг шипел, выпуская пар, а она механически водила им по мятой рубашке мужа. Та самая рубашка, которую он вчера бросил прямо на пол в спальне.

— Не слышишь ты ничего! Вечно отмахиваешься! А потом что? Соседей затопим, и кто виноват будет? Я виноват буду! — Михаил Семёнович появился в дверях, держа в руках недопитую чашку чая. — Позвони слесарю, пусть придёт.

Валентина поставила утюг на подставку, повернулась к мужу. На её лице застыло выражение терпеливой покорности, которое она научилась надевать как маску за тридцать лет замужества.

— Миша, деньги где взять на слесаря? Ты же вчера сам сказал, что до зарплаты нужно экономить…

— А! — махнул он рукой. — Опять началось! Денег нет, денег нет… А на твои кремы для лица деньги находятся, да? На всякую ерунду находятся, а на дело — нет!

— Какие кремы, Миша? — тихо спросила Валентина. — Я уже полгода ничего себе не покупаю.

— Не покупаешь? А это что? — он ткнул пальцем в сторону ванной комнаты. — Шампунь дорогой, мыло какое-то заграничное…

— Это же для всех нас, Миша…

— Для всех, для всех! — передразнил он её интонацию. — Слушай, Валька, ты забыла, кажется, кто тут хозяин дома? Кто эту квартиру покупал? Кто всю жизнь вкалывал, чтобы у тебя крыша над головой была?

Валентина замолчала, сжав губы. Эти слова она слышала так часто, что они въелись в память, как пятно, которое никак не отстирается. Крыша над головой. Как будто она бездомная собака, которую приютили из жалости.

— Это я дал тебе крышу над головой, — продолжал Михаил Семёнович, входя в раж. — Это я тебя на руках носил, когда ты после больницы приехала. Это я детей поднимал, пока ты дома сидела, как барыня!

— Дома сидела? — вдруг сорвалась Валентина. — Миша, я же работала! Двадцать пять лет в школе отработала!

— Работала! — фыркнул он. — Учительничала! Копейки получала! Да если бы не моя зарплата, мы бы с голода умерли!

Валентина повернулась обратно к гладильной доске, взяла утюг дрожащими руками. Слёзы подступили к горлу, но она не позволила им пролиться. Не при нём. Не сейчас.

— И вообще, — Михаил Семёнович допил чай и поставил чашку на подоконник, прямо на чистые занавески, — пора бы тебе понять, кто в доме главный. Я устаю на работе, прихожу домой, а тут — одни проблемы. То кран, то ещё что-то…

— Я же не виновата, что кран сломался…

— Не виновата, не виновата! А следить за домом кто должен? Я что ли? Я деньги зарабатываю, а ты за хозяйством следи!

Валентина погладила рукав рубашки, потом второй. Движения её стали более резкими, но она молчала. Михаил Семёнович постоял ещё немного, ожидая ответа, потом махнул рукой и ушёл в свою комнату.

В доме наступила тишина, нарушаемая только шипением утюга и тиканьем часов на кухне. Валентина доделала глажку, аккуратно развесила вещи в шкафу, собрала гладильную доску. Потом села на диван и только тогда позволила себе заплакать.

Крыша над головой. Интересно, а что было бы, если бы она тогда, тридцать лет назад, не согласилась выйти замуж? Если бы сказала своим родителям, что не любит его, этого серьёзного мужчину на десять лет старше неё?

— Валя, что ты выдумываешь? — говорила тогда мама, гладя её по голове. — Михаил Семёнович — хороший человек. Работящий, не пьёт, не курит. Квартиру получил по работе, хочет семью завести. А ты что? Красота — не главное в жизни. Главное — надёжность.

Надёжность. Да, он был надёжным. Как каменная стена. Холодной каменной стеной.

— Мам, а вдруг я кого-то полюблю? — робко спрашивала тогда восемнадцатилетняя Валя.

— Полюбишь! Обязательно полюбишь! Муж — не чужой человек, любовь придёт. А главное — уважение должно быть.

Уважение… Валентина вытерла слёзы рукавом. Какое тут уважение, когда тебя постоянно попрекают куском хлеба? Когда каждый день напоминают, что ты ничего не стоишь без мужа?

Дети выросли и уехали. Максим живёт в другом городе, звонит по праздникам. Лена рядом, но у неё своя семья, свои проблемы. Да и она наслушалась отца, знает, что в семье главный — мужчина, что жена должна терпеть и молчать.

Валентина поднялась с дивана, пошла на кухню. Надо готовить ужин. Михаил Семёнович любит борщ с мясом, картошку с котлетами. Чтобы сытно, чтобы как положено. А то опять будет недоволен.

— Валька! — донеслось из комнаты. — А ужин когда будет?

— Готовлю! — откликнулась она, доставая из холодильника мясо.

— А то я уже проголодался! Целый день работаю, а дома покоя нет!

Валентина нарезала лук, он щипал глаза, слёзы потекли сами собой. Хорошая маскировка. Можно плакать, а виноват будет лук.

В дверях появилась соседка Тамара Ивановна. Они дружили уже много лет, но в последнее время встречались всё реже. Михаил Семёнович не любил, когда жена долго болтала с соседками.

— Валечка, привет! — Тамара Ивановна была в нарядном платье, причёсанная, с лёгким макияжем. — Я к тебе на минутку… Слушай, а мы с девочками в театр собираемся завтра, на спектакль. Билеты дешёвые, студенческие достали. Не хочешь с нами?

Валентина замерла, нож в руках. В театр? Она не была в театре… сколько лет уже? Наверное, лет пятнадцать.

— Тома, я не знаю… Миша…

— А что Миша? — удивилась соседка. — Один вечер дома посидит, не развалится же он!

— Деньги…

— Да какие деньги! Триста рублей билет стоит! Пустяки!

Триста рублей. Валентина мысленно пересчитала деньги в своём кошельке. Михаил Семёнович давал ей на продукты, на проезд, на мелкие расходы. Строго по списку. Триста рублей — это почти неделя экономии на себе.

— Подумаю, — тихо сказала она.

Тамара Ивановна внимательно посмотрела на подругу, заметила покрасневшие глаза.

— Валь, ты что? Опять поругались?

— Да нет, что ты… Просто устала…

— Слушай, а помнишь, как мы в молодости в кино бегали? Каждые выходные новый фильм смотрели. А теперь что? Сидим по домам, как затворницы.

— Тогда другое время было…

— Какое другое? — возмутилась Тамара Ивановна. — Жизнь одна, Валя! Одна! И проходит она быстро. Моя-то Светка вчера звонила, говорит: «Мама, живи для себя! Вы с папой уже и детей вырастили, и долг свой выполнили. Теперь для себя время!»

Валентина молча продолжала резать лук. Для себя время… А было ли у неё вообще когда-то своё время?

— Валька! — опять окрикнул из комнаты Михаил Семёнович. — С кем это ты там разговариваешь? Борщ готов?

— С Тамарой Ивановной, — ответила Валентина, извиняющимся тоном глядя на соседку.

— Опять трёп! — проворчал он. — Лучше бы ужин делала!

Тамара Ивановна поджала губы, но ничего не сказала. Она повидала всякого за свою жизнь, но такого обращения с женой не понимала. Её покойный муж, хоть и не был подарком, но никогда не позволял себе такого тона.

— Ладно, Валечка, я пойду. Подумай насчёт театра, да? Завтра до обеда позвони, если решишься.

Валентина кивнула, проводила подругу до двери. В квартире опять стало тихо и тоскливо.

Ужин прошёл молча. Михаил Семёнович ел, иногда кряхтя от удовольствия, хвалил борщ. Это были единственные добрые слова, которые Валентина от него услышала за весь день.

— Котлеты хорошие получились, — сказал он, вытирая рот салфеткой. — Не то что в прошлый раз. Тогда пересолила.

— Спасибо, — тихо ответила она.

— Завтра, кстати, приедет мой племянник с женой. Помнишь Вовку? Будут ночевать. Приготовь что-нибудь хорошее к их приезду.

Валентина кивнула. Вовка — это тот самый племянник, который в прошлый раз назвал её тётей Валей и спросил, почему она такая грустная. А жена его, Марина, всё удивлялась, как это Валентина сидит дома и никуда не ездит.

— И кровать им в гостиной постели. Постельное бельё чистое возьми, не какое-нибудь.

— Хорошо.

Михаил Семёнович поднялся из-за стола, пошёл к телевизору. Включил новости, устроился в своём любимом кресле. Валентина начала убирать со стола, мыть посуду.

— Валька, а слесаря не забудь вызвать! — крикнул он. — А то опять забудешь, как всегда!

— Не забуду.

— И магазин не забудь! Хлеба нет, молоко кончается!

Валентина вытерла руки полотенцем, достала блокнот, где записывала список дел. Слесарь, магазин, гости завтра… А когда же театр? Когда время для себя?

Она вспомнила лицо Тамары Ивановны, её слова про одну жизнь. Правда, жизнь одна. И что она видела за эти тридцать лет? Стены родной квартиры, кухню, магазин на первом этаже, иногда поликлинику. Работу бросила десять лет назад — Михаил Семёнович решил, что его пенсии хватит на двоих, а жена пусть дома порядок наводит.

— Крыша над головой… — прошептала она, глядя на потолок кухни. На том самом потолке, который нужно было побелить ещё год назад, но руки никак не доходили. То одно, то другое.

А ведь она могла бы работать. В школах учителей не хватает, её бы взяли. Или курсы какие-нибудь. Она хорошо готовит, могла бы кулинарные курсы вести. Или детей подготавливать к школе — у неё это хорошо получалось.

Но Михаил Семёнович против. Зачем жене работать, если муж обеспечивает семью? Неудобно как-то, что ли. Люди подумают, что он плохо зарабатывает.

Валентина села за кухонный стол, положила голову на руки. Усталость навалилась как тяжёлое одеяло. Не физическая — от домашних дел она никогда не уставала. Душевная усталость, от которой хочется просто исчезнуть.

Телефон зазвонил. Валентина взглянула на часы — половина девятого вечера. Кто бы это мог быть?

— Валь, это Лена, — голос дочери звучал взволнованно. — Слушай, я сегодня с Костей поругалась. Можно я к вам приеду? Переночую?

— Конечно, доченька, приезжай. А что случилось?

— Да он опять… — Лена всхлипнула. — Говорит, что я должна дома сидеть с ребёнком, а не по работам мотаться. Что хорошая мать не оставляет малыша с няней!

Валентина сжала трубку покрепче. Знакомые слова. Похожая ситуация.

— Приезжай, Леночка. Поговорим.

— Мам, а папа не будет ругаться? Он же не любит, когда я со своими проблемами приезжаю…

— Не будет. Приезжай.

Валентина положила трубку, задумалась. Лена повторяет её судьбу. Молодая, красивая, талантливая девушка становится домохозяйкой, потому что муж так решил. А потом будет сидеть дома тридцать лет, выслушивая упрёки и претензии.

— Кто звонил? — спросил Михаил Семёнович из комнаты.

— Лена. Приедет ночевать.

— А что случилось?

— С мужем поругалась.

— Ну вот! — недовольно проворчал он. — Приедет, будет всю ночь рыдать, спать мешать! А у меня завтра работа!

Валентина ничего не ответила. Через полчаса приехала Лена — грустная, с заплаканными глазами, с маленьким чемоданчиком в руке.

— Привет, мам, — она обняла Валентину, и та почувствовала, как дочка дрожит.

— Проходи, доченька. Чай будешь?

Они сели на кухне, Валентина заварила крепкий чай, достала печенье. Лена рассказывала сквозь слёзы, как муж запретил ей выходить на работу после декрета, как говорит, что её место у плиты и пелёнок.

— Мам, а вы с папой тоже так ругались? — вдруг спросила Лена.

Валентина замерла с чашкой в руках. Как ответить? Сказать правду — что они почти не ругались, потому что она всегда молчала и соглашалась? Что за тридцать лет она так и не научилась отстаивать своё мнение?

— По-разному бывало, — осторожно ответила она.

— А ты жалеешь, что вышла замуж за папу?

Вопрос прозвучал как удар. Валентина посмотрела на дочку, на её молодое лицо с надеждой в глазах. Лена ждала ответа, который помог бы ей принять решение.

— Жизнь сложная штука, Леночка, — медленно сказала Валентина. — Каждый выбирает сам, что ему важнее. Стабильность или свобода. Покой или борьба.

— А ты что выбрала?

— Я выбрала стабильность. И прожила тридцать лет под крышей, которую мне дал папа. Но знаешь что? — Валентина вдруг посмотрела на дочку твёрдым взглядом. — Крыша — это не самое главное в жизни. Главное — это чувствовать себя дома под этой крышей.

Лена кивнула, вытерла слёзы.

— Мам, а что если я не вернусь к Косте?

— Не вернёшься — твоё дело. Вернёшься — тоже твоё дело. Но помни: у тебя есть выбор. У тебя всегда есть выбор.

Они просидели на кухне до поздней ночи, разговаривая о жизни, о мужчинах, о том, что значит быть женщиной. Лена засыпала в гостиной, а Валентина ещё долго лежала в постели рядом с похрапывающим мужем и думала.

Утром она проводила дочку, которая решила пока пожить у подруги, пока не разберётся со своими чувствами. Михаил Семёнович, как обычно, отпустил несколько едких замечаний насчёт того, что дочка совсем распустилась и не слушает мужа.

— А в наше время жёны знали своё место! — говорил он, завтракая. — Вот ты, Валька, хоть и характер иногда показываешь, но понимаешь, кто в доме хозяин!

Валентина молча наливала ему чай. В голове крутились слова, которые она хотела ему сказать. Много слов, накопившихся за тридцать лет.

Михаил Семёнович ушёл на работу, и Валентина осталась одна. Села к телефону, набрала номер Тамары Ивановны.

— Тома, это Валя. Насчёт театра… Я еду с вами.

— Валечка! — обрадовалась соседка. — Правда? Чудесно! Встречаемся в семь вечера у кинотеатра!

— Встречаемся, — твёрдо сказала Валентина.

Она положила трубку и вдруг почувствовала что-то странное. Лёгкость. Как будто с плеч свалился тяжёлый груз.

Весь день прошёл в приготовлениях. Валентина достала из шкафа единственное нарядное платье, которое покупала ещё пять лет назад на день рождения дочки. Погладила его, примерила. Худовато стало, но ничего, сойдёт.

Михаил Семёнович вернулся с работы в обычное время, поужинал, устроился у телевизора.

— Миша, — сказала Валентина, выходя из спальни в нарядном платье. — Я в театр иду.

Он поднял голову, уставился на жену.

— Куда?

— В театр. С соседками.

— А ужин кто убирать будет? А чай кто мне подаст?

— Сам подашь. Я вернусь поздно.

Михаил Семёнович встал с кресла, подошёл к ней.

— Ты что, Валька, совсем ума лишилась? Какой театр? У нас гости завтра, дома дела…

— Дела подождут.

— Не пойдёшь ты никуда! — рявкнул он. — Я тебе запрещаю!

Валентина посмотрела на мужа спокойно, без злости и обиды.