— Помогите! Кто-нибудь! Помогите!
Крик разорвал вечернюю тишину подъезда. Матвей Григорьевич замер с ключами в руках у своей двери на четвёртом этаже. Снизу, с третьего, снова:
— Пожалуйста! Он убьёт её!
Старик бросил сумку с продуктами и побежал вниз. На площадке третьего этажа толпились соседи — человек пять. Все стояли у квартиры номер двенадцать.
— Что случилось?
— Да Оксанку её отец избивает! — всплеснула руками Нина Петровна из одиннадцатой. — Уже час орёт бедная девочка!
— Полицию вызвали?
— Конечно! Ещё полчаса назад! Где их носит?
Из-за двери донёсся глухой удар. Потом ещё один. Женский крик оборвался.
— Всё! — молодой парень из пятнадцатой, Денис вроде, кинулся к двери. — Хватит стоять! Надо вламываться!
— Как? Дверь железная!
Матвей Григорьевич подошёл к двери, присмотрелся к замку. Китайский, дешёвый. Таких он за свою жизнь сотни вскрывал — до пенсии в аварийной службе работал.
— Отойдите.
Достал из кармана связку отмычек. Всегда с собой носил — привычка. Покрутил в замке минуту, две. Щелчок.
— Готово. Денис, помогай!
Они ворвались в квартиру. В прихожей — разбитое зеркало, кровь на стенах. Из комнаты доносился звук телевизора.
В зале картина страшная. Оксана лежала на полу у дивана, лицо в крови, не шевелится. А её отец, Сергей Палыч, сидел в кресле с бутылкой водки и смотрел футбол.
— Чего приперлись? — буркнул он, даже не повернувшись.
Денис не выдержал. Подскочил, выдернул мужика из кресла.
— Ты что наделал, урод?
— А ты кто такой? — Сергей Палыч попытался встать, но ноги не держали.
Удар. Короткий, хлёсткий. Пьяница отлетел к стене, сполз по ней.
— Денис, хватит! — Матвей Григорьевич склонился над девушкой. — Живая. Еле дышит, но живая. Помоги отнести её ко мне!
Вдвоём подняли Оксану. Лёгкая совсем, килограмм сорок пять. Двадцать лет девочке, а выглядит на шестнадцать. Худенькая, бледная. Теперь ещё и вся в синяках.
Отнесли к Матвею Григорьевичу. Он расстелил на диване чистую простыню, уложили аккуратно.
— Скорую! Нина Петровна, вызывайте скорую!
— Уже! Едут!
Матвей принёс из ванной полотенце, намочил. Осторожно вытер кровь с лица девушки. Нос сломан, губа рассечена, под глазом огромная гематома.
— Сволочь, — выругался Денис. — Родную дочь! Как можно?
— По-всякому бывает, — вздохнул старик.
Вспомнил сестру свою, Танечку. Тридцать лет прошло, а как вчера помнит. Тоже муж избивал. Соседи слышали, но молчали — не их дело. Милицию вызвали только когда она уже не дышала. Опоздали.
Скорая приехала через пятнадцать минут. Врач, молодая женщина, осмотрела Оксану, покачала головой.
— Тяжёлая черепно-мозговая. Переломы рёбер. Внутреннее кровотечение возможно. Срочно в больницу!
Погрузили на носилки, увезли. Матвей Григорьевич хотел поехать с ними, но тут явилась полиция. Два сержанта, молодые, с недовольными лицами.
— Кто дверь взломал?
— Я, — ответил Матвей.
— Документы!
— Постойте! — возмутилась Нина Петровна. — Человека чуть не убили, а вы про дверь!
— Гражданка, не мешайте работать. Так, Матвей Григорьевич Сидоров. По какому праву вы проникли в чужую квартиру?
— Девушку спасал!
— Это мы разберёмся. А пока — кража, незаконное проникновение, порча имущества.
— Вы с ума сошли! — Денис встал рядом. — Мы Оксану от смерти спасли!
— А вы кто?
— Сосед. И я этого алкаша ударил, если что. Имел право — он человека убивал!
— Так-так. Значит, ещё и нападение. Оба поедете в отделение.
— За что? — возмутились соседи.
Полицейские не слушали. Спустились в двенадцатую квартиру. Сергей Палыч сидел на полу, держался за челюсть.
— Меня избили! Ограбили! Арестуйте их!
— Не волнуйтесь, гражданин. Сейчас разберёмся.
Матвея Григорьевича и Дениса повезли в отделение. Три часа продержали, протокол составляли. Спасибо, Нина Петровна с соседями приехали, свидетельствовали. Рассказали, как час крики слышали, как полицию вызывали, а те не ехали.
Следователь, мужик лет пятидесяти, выслушал всех, вздохнул.
— Ладно. Отпускаю под подписку. Но если Сергей Палыч заявление напишет — будет дело.
— А на него дело будет? — спросил Матвей. — За избиение дочери?
— Если она заявление напишет.
— Она без сознания в реанимации!
— Значит, когда очнётся.
Вернулись домой под утро. Весь подъезд не спал — ждали новостей. Матвей Григорьевич рассказал, что было в отделении.
— Безобразие! — возмутилась Нина Петровна. — Героев наших чуть не посадили!
— Да какие мы герои, — махнул рукой Денис. — Просто по-человечески поступили.
С того дня соседи как-то сплотились. Раньше только здоровались, а теперь стали заходить друг к другу, чаем угощать. Матвея Григорьевича особенно уважать стали — за решительность, за то, что не побоялся.
Через неделю позвонили в дверь. Матвей открыл — на пороге Оксана. На костылях, лицо всё в синяках, но живая.
— Здравствуйте, Матвей Григорьевич.
— Оксаночка! Проходи, милая!
Усадил на кухне, чаем напоил. Девушка сидела, теребила край скатерти.
— Спасибо вам. Врачи сказали — ещё полчаса, и всё. Не довезли бы.
— Не благодари. Любой бы так поступил.
— Нет, не любой. Соседи снизу потом рассказали — они три раза полицию вызывали за последний год. Приезжали, с отцом поговорят и уезжают. А он потом ещё злее становится.
— Давно бьёт?
— С мамкиной смерти. Пять лет уже. Сначала просто кричал, потом толкать начал, а последний год…
— Извините. Я заявление на него написала.
— Правильно сделала.
— Он же отец всё-таки. Родной. Может, не надо было?
— Надо, Оксана. Если не остановить, убьёт. Если не тебя, так другого человека.
— Он не злой. Просто когда выпьет…
— Не оправдывай его. Пьяный или трезвый — руки распускать нельзя. Особенно на женщину. Особенно на дочь.
— Тётка моя из Самары приехала. Заберёт меня к себе. Говорит, работу поможет найти.
— Вот и хорошо. Начнёшь новую жизнь.
— А отец? Его же посадят теперь?
— Может, и посадят. А может, условно дадут. Но это уже не твоя забота.
Оксана кивнула, встала.
— Мне пора. Вещи собирать надо. Завтра уезжаем.
— Счастливого пути. И не вздумай возвращаться к нему.
— Не вернусь. Обещаю.
Вечером Денис зашёл.
— Матвей Григорьевич, вы как?
— Нормально. Садись, чайку попьём.
— Слышал, Оксана уезжает?
— Да, к тётке в Самару.
— Оно и к лучшему. Подальше от этого алкаша.
— А что с ним?
— Забрали сегодня. Дело завели. Соседи снизу тоже заявления написали — оказывается, он и их дочку приставал пьяный. Теперь точно сядет.
— Надолго?
— Года на три минимум. Может, больше.
Помолчали. Денис покрутил в руках чашку.
— Знаете, я всё думаю… Мы же год слышали, как он её лупит. Почему раньше не вмешались?
— Боялись. Не наше дело, думали.
— Дураки были.
— Были. Но исправились. Лучше поздно, чем никогда.
— Матвей Григорьевич, а вы… У вас что-то похожее было? Вы так решительно действовали, будто…
Старик посмотрел на фотографию сестры.
— Было. Давно. Не успел тогда. А теперь вот успел. Хоть одну душу спас.
— Не один. Мы все вместе.
— Да, вместе. Знаешь, Денис, я семьдесят лет прожил. Много чего видел. И вот что понял — мир не без добрых людей. Просто иногда этим людям нужен толчок, чтобы доброту свою проявить. Страх преодолеть, равнодушие. Вот мы и преодолели.
— Благодаря вам.
— Нет. Благодаря всем нам. И Нине Петровне, что полицию вызвала. И тебе, что не побоялся вломиться. И соседям, что свидетельствовали. Все молодцы.
На следующий день Оксана уехала. Перед отъездом обошла всех соседей, поблагодарила. Матвею Григорьевичу конверт оставила.
— Что это?
— Откройте потом.
Открыл, когда она ушла. В конверте — фотография. Оксана с мамой, обе улыбаются. На обороте надпись: «Спасибо, что подарили мне вторую жизнь. Буду жить за себя и за маму. Оксана».
Поставил фотографию рядом с Танечкиной. Две девочки, две судьбы. Одну не уберёг, другую спас.
Телефон зазвонил. Нина Петровна.
— Матвей Григорьевич, к вам можно? Пирог испекла, хочу угостить нашего героя!
— Приходите, конечно. Только я не герой.
— Герой, герой! Весь подъезд так считает!
Через полчаса вся лестничная площадка собралась у него на кухне. Нина Петровна с пирогом, Денис с тортом, семья из четырнадцатой с домашним вином.
— За Матвея Григорьевича! За то, что показал нам, как надо поступать!
— За всех нас! За то, что не прошли мимо!
