Надя точно знала, кто испоганил её жизнь. Знала поимённо. И с этими людьми она старалась никогда больше не встречаться. Все эти вредители назывались одним общим словом – «родня».
Ей было 30 лет, жила с она бабушкой. Ни мужа, ни детей у Нади не было, ведь тогда «кровожадная родня» дотянется не только до неё самой, но и до её детей. Допустить это молодая женщина не могла. Слишком ярко помнила собственные детские годы, чтобы подвергать родных детей таким же испытаниям.
Она более 15 лет бежала от своего прошлого, возя не только страх быть обнаруженной той самой зловещей «роднёй», но и тщательно лелея и протирая от пыли каждую свою детскую обидку.
Именно так психолог сказала Наде, что она сама цепляется за собственные обиды и хранит их, как хрустальные статуэтки за стеклянным шкафом на видном месте. Регулярно доставая, рассматривая, начищая и ставя обратно на почётное место. И продолжает хранить целыми и невредимыми.
Надя возражала и отбивалась, утверждая, что детские воспоминания сами всплывают в её снах и памяти. Она хочет от них избавиться, забыть навсегда, но прошлое настигает её помимо всякой воли. Хотя она и понимала, что для кого-то её проблемы и яйца выеденного не стоят: никакого физического насилия, запрещённых веществ, голода или ещё каких-либо ужасных вещей. Близкая подруга вообще, когда узнала, по какому поводу Надя ходит к психологу, просто покрутила пальцем у виска.
— Всем бы твои проблемы, — вздохнула она.
Надя же считала собственное детство полностью испоганенным, а родителей мягкотелыми и ведомыми людьми с не выстроенными личными границами. Они не смогли защитить её детский мирок и дать ощущение базовой безопасности, как сказала всё та же психолог. И Надя была с ней полностью согласна.
Надя выросла на море в солнечном городе Новороссийске.
У её родителей был домик с огородом в частном секторе. В отличие от ушлых соседей они не сдавали комнату приезжим, хотя ехали к ним со всей России.
— Ира, дай ты уже отворот поворот своей родне, — науськивала соседка дородная тётя Тамара. – Денег заработаешь, девочек своих оденешь, сад посадишь, вообще, заживёшь, как у Христа за пазухой. А так к тебе только и едут эти кровопийцы со всех уголков нашей необъятной родины – мало того, что живут бесплатно, так ещё и все твои запасы подъедают.
— Зря ты наговариваешь, Тамара. Хорошие они все люди, тоже небогатые. Мы для них единственная возможность детей на море вывезти. Вон, у Катюши, племянницы моей троюродной какое слабое здоровье. Всё лето пришлось ей, бедолажке, у нас жить, чтобы здоровье поправить. Ну а куда же я одну девочку возьму без мамы, конечно, и Танюша у нас гостила.
— Видела я эту Танюшу – в два раза меня шире. Весь огород твой с хрустом опустошала. И ладно бы ради дочери своей хилой, так ведь сама ротиком кушала.
Я смотрела на неё и дивилась: как с таким маленьким аккуратным, я бы даже сказала, аристократичным ртом можно наесть столько телесов.
— Хватит, Тамара, у неё сахарный диабет. Это мы с тобой здоровые, а над больными людьми грешно потешаться. Ела себе и ела, лишь бы на здоровье. А овощи мои да ягоды – всё здоровая еда!
— Ты ещё эту бабушку божий одуванчик вспомни, как ты её выхаживала и дочек заставляла прислуживать. А пока тебя не было, она шустро так по дому и саду перемещалась. Зато сынок её помощничек – ведь под этим соусом родственники к тебе пятидесятилетнего мужика подкинули, чтобы он за бабушкой смотрел? Целыми днями пропадал, гулял где-то, бух@ал, даже сожительницу нашёл на 2 месяца. А к тебе всё равно ходил квартироваться, койко-место занимал и обеды-ужины поглощал за обе щёки.
— Хватит моих родственников ругать!
Тебе хорошо говорить: вся твоя родня либо тут же у моря живут, либо в солнечной Армении. А моих по всей России жизнь раскидала, на море только я обустроилась. Как же мне их не принимать у себя? Для этого родственники и нужны, чтобы поддерживать друг друга! – возмутилась Ира и ушла в дом, отмахиваясь полотенцем от роя мух. Тамара только покачала головой.
Маленькая Надя часто слышала подобные разговоры матери с соседкой и всегда была на стороне последней. Она ненавидела всех этих наглых чужих людей, которые гостили у них по полгода и вели себя как дома. Родители работали учителями в школе, летом у них работы не было. Поэтому мама суетилась на хозяйстве, обслуживая постоянно сменяющие друг друга толпы родственников. А папа подрабатывал на стройках.
Дом их был на три комнаты. Когда-то мама мечтала, что у них с мужем будет своя комната, у дочек своя, а гостиная станет местом вечернего сбора всей семьи.
В итоге полгода они ютились вчетвером в родительской спальне, а в остальных размещалась родня. Надя с нетерпением ждала, когда же наступит ноябрь, чтобы родственники, наконец, разъехались по своим домам. Тогда они с сестрой Жанной перебирались в свою комнату.
Надя любила зиму, потому что в это время у них редко кто-то гостил. Они бегали по дому и шумели вдоволь, не боясь, что кого-то могут разбудить, случайно задеть или испортить чужие вещи. Мама уделяла дочкам больше времени: вместо бесконечной летней стирки, уборки, готовки и огорода, она читала девочкам книжки, рисовала с ними, помогала с домашними заданиями. А папа строил с ними разные балахуды в огороде, помогал лепить снеговиков, если выпадал снег, водил в горы. Летом он был занят на стройке с утра до вечера, и девочки его видели только с приходом темноты вымотанным и уставшим.
Однажды к ним отправили пожилую родственницу.
То ли троюродную тётю мамы, то ли сестру мужа двоюродной сестры папы. Степень родства уже трудно было понять, главное, что приезжие родственники упоминали тех, кого родители Нади знали. И этого было достаточно, чтобы поселиться у них в доме. Эта бабушка Нюра, как просили обращаться к ней девочек, прожила безвыездно 2 года — с 7 до 9 Надиных лет. Старушку разместили в комнате Нади и Жанны, а их переместили на зиму в гостиную.
«Это всё равно лучше, чем с родителями в одной комнате жить», — думала поначалу Надя.
Но жизнь в проходной комнате выставляла их с сестрой жизнь напоказ. Бабушка Нюра постоянно гоняла девочек принести-отнести что-нибудь в её комнату, ходила по ночам мимо их дивана-кровати в туалет, включая везде свет и будя их. Иногда стояла в их изголовье и зачем-то вглядывалась в спящие лица сестёр, до ужаса их пугая.
В итоге девочки стали плохо спать, у них появилась какая-то сыпь, которую педиатр тётя Зина определила как нейродермит на нервной почве. А младшая Жанна вообще начала писаться.
Более того, баба Нюра постоянно критиковала внешний вид девочек, причёски, аккуратность в комнате и на письменном столе. И, конечно же, их шумные игры. Несмотря на то, что Надя попросила родителей стелить им с сестрой в их комнате и больше не была объектом ночных «смотрин» пожилой женщины, она всё равно чувствовала себя раздетой и беззащитной в присутствии бабы Нюры. А мама вместо того, чтобы защищать дочерей, просила их терпеливо и уважительно относиться к старушке, удовлетворяя все её придирки и прихоти.
— Представь, что если бы твоя родная бабушка Катя у нас жила. Ты бы, наверняка, хотела сделать ей приятное и спокойно бы заправляла постель и прибиралась в шкафу. Это же ведь не сложно.
— Моя бабушка Катя добрая и не воняет. И я её люблю! А это чужая вредная и вонючая бабка – я её боюсь! Когда она уедет? – вопрошала с мольбой в глазах Надя.
— Не обзывай старого человека! Когда-нибудь сама состаришься, и тебе будет очень обидно слышать подобные слова от окружающих. Баба Нюра болеет, поэтому и приехала пожить у нас восстановить здоровье. Дай бог, будут рядом близкие люди, которые смогут о тебе позаботиться и не отвернутся, несмотря ни на что, — тоном учительницы говорила мать.
От бабы Нюры одна была выгода: в те два года, что она у них жила, остальные родственники приезжали в малом количестве, не захотев делить свой отпуск с брюзжащей пожилой женщиной.
Зато у Нади на всю жизнь осталась сыпь, покрывающая тело в периоды стресса. Когда она волновалась или переживала, то сразу же начинала чесаться. В школе над ней смеялись по этому поводу, когда, стоя у доски и мучительно вспоминая правильный ответ, она неосознанно начинала расчёсывать руку, живот или голову. К Наде даже прицепилось прозвище «вшивая». Немало слёз пролила девочка по этому поводу.
Из-за постоянных трат на родственников семья Нади жила небогато.
Иногда приезжающие привозили гостинцы с севера: кедровые орешки, мёд, сушёные грибы и ягоды. Но, как правило, всегда эти гостинцы шли на общий стол всё тем же родственникам. На постой денег никто не давал, все жили бесплатно. Да, и сердобольная мама Ира не брала деньги, если кто-то и хотел расплатиться за щедрость хозяйки. С годами все родственники привыкли, что к ним можно ехать совершенно бесплатно без всякого зазрения совести – хозяйка позволяет.
Многие не тратились даже на продукты, радостно заявляя:
— Как хорошо, что у вас свой огород – это сколько же на еде можно сэкономить!
Но экономили именно приезжие, а сами хозяева покупали продукты на всех и собирали дары огорода на всё на тот же общий стол – отдельно никто не ел.
— Сейчас мы родным делаем доброе дело, потом они нам сделают, — повторяла дочерям Ира, уча их доброте, щедрости и человечности.
Но Надя научилась лишь тому, что чужие люди в её доме всегда важнее, чем она сама. Что добрым человеком все пользуются. Что глупость – синоним доброты. Кто добр – тот слаб.
И что родственники – это бесконечные паразиты, которые всё время что-то от тебя хотят.
Она мечтала вырасти и уехать в какой-нибудь северный город подальше от моря, чтобы больше никогда не видеть этих людей.
Отдельной историей всегда были дети родственников – её двоюродные, троюродные и другие многоюродные братья и сестры.
В любом конфликте с детьми, виноватой признавали её.
Это она жадная не дала свои игрушки, ведь другие дети не смогли взять игрушки с собой, но очень хотят поиграть. Это она не поделилась своей шоколадкой, которой её угостила тетя Тамара. Это она разбудила родственников, когда те отдыхали днём после пляжа. Это она сама съела все ягоды для пирога, ведь именно так сказал мальчик Дима, облизывая свои пальцы и показывая ей язык.
В итоге Надя вынуждена была прятать свои игрушки и другие ценные вещи, которые могли понравиться приезжим гостям. Даже одежду иногда приходилось скрывать после случаев, когда дети родственников пачкали, мочили или теряли свои вещи и просили дать «хоть что-то надеть». И всегда выбирали самое лучшее из Надиного шкафа и «забывали» отдавать.
Один раз приехал очередной какой-то юродный брат Илья с родителями, на год её младше. Родители не поскупились и купили ему много дорогущих надувных морских принадлежностей: и круги, и мячи, и матрасы, и всякую другую красоту. Уезжая, всё оставили у них.
Сестрам родители никаких плавательных приспособлений не покупали – они и так умели плавать, а тратиться на круги и матрасы было им не по карману.
Когда от Ильи осталось такое огромное надувное богатство, Надя и Жанна прыгали от счастья. Они провели остаток лета, самозабвенно купаясь в море на крокодилах и фламинго, вызывая дикую зависть у соседских детей. Которым тоже по местной традиции ничего дорогого надувного никогда не покупали.
— Это всё для приезжих, — наставительно говорили взрослые. – Мы не будем переплачивать за бесполезные надувные штуки, которые лопнут на следующий день. Дядя Марсел обещал тебе дать круг с дырочкой – всё равно его никто не купит. Папа заклеит, и вы с сестрой будете плавать.
Даже за этот дырявый круг Надя и Жанна дрались, что говорить про большие надувные круги и матрасы. К концу сезона от них не осталось и следа. Часть прокололи завистливые соседские ребята. Другая часть естественно порвалась от частого использования. Девочки их клеили и перезаклеивали несколько раз, чтобы продлить удовольствие.
Это было самое счастливое лето в жизни Нади!
Но на следующий год мальчик Илья снова приехал с родителями и потребовал свои надувные сокровища.
— Мы их оставили у вас на хранение и думали, что снова будем пользоваться в этом году, — негодовала мама мальчика. – Илюша специально аккуратно купался, чтобы сохранить на следующий сезон.
Пришлось родителям Нади покупать новые круги и матрасы, занимая деньги у соседей. Мама ещё заставила её извиниться перед Ильёй за то, что не уберегла его добро, и оказывать мальчику особый уход и внимание, пока он у них гостил. Наглый Илья не преминул воспользоваться властью над Надей. Ей было 14 лет.
Она презирала маму за то, что та только развращает родственников своим отношением и навязывает родным дочерям роли служанок, убивая их самооценку. Она презирала отца за то, что он не может закрыть дом для всех нахлебников и защитить своих дочерей от потока постоянного унижения.
Когда девочке исполнилось 15 лет, она собрала вещи и уехала к бабушке в Новосибирск.
Надя с детства любила зиму, поэтому сразу обжилась в новом доме, где у неё, наконец, появилась собственная комната. В Новороссийске с тех пор она ни разу не появлялась. Зато он сам находил её в сновидениях даже спустя 15 лет.
Ей снился часто один и то же сон, где она снова и снова убегает от толпы маминых квартирантов с Ильёй во главе и бабой Нюрой где-то в центре. У Нади в руках тот самый большой надувной круг, который и хотят отобрать разъярённые родственники. Она знает, что круг надо сберечь и ни за что не дать себя поймать. Каждый раз она с криком просыпалась вся в поту и иногда в слезах, сильно тревожа бабушку.
Вот после этих кошмаров она и стала ходить к психологу. Перестала ходить тоже после очередного сна, точнее последнего.
На этот раз она побежала с кругом прямо к морю, недоумевая, как раньше это ей не пришло в голову. Надя судорожно стала грести на круге, рассекая водную гладь. Толпа бросилась за ней. Проплыв приличное количество метров (а может быть, и километров), Надя обернулась и никого не увидела. «Сгинули! — сказала она вслух во сне. – А как иначе, у них же нет круга».
Проснулась она спокойная с чувством незнакомой наполненности внутри. Кошмары с тех пор закончились. А вскоре она сама предложила бабушке:
— Бабуля, а не хочешь ли съездить на море? Давно мы там не были.
