— Твой отец хочет с тобой встретиться.
Лариса чуть не уронила чашку, которую мыла в раковине. Вода продолжала литься из крана, а мать стояла в дверях кухни, теребя край фартука.
— Какой отец? — голос прозвучал хрипло. — Мам, ты о чём?
— Ну… твой папа. Он звонил сегодня утром.
Лариса резко закрутила кран и обернулась. Лицо матери было напряжённым, глаза бегали по сторонам.
— Мам, ты же сама мне говорила, что он умер, когда мне было пять лет! Ты показывала мне справку о смерти!
— Ларочка, милая, я… — Валентина Петровна сглотнула. — Я думала, так будет лучше для тебя.
— Лучше?! — Лариса отшвырнула кухонное полотенце. — Тридцать лет я жила с мыслью, что мой отец мёртв! А он, оказывается, где-то живёт себе припеваючи?
— Ты была маленькая, не поняла бы…
— Не поняла бы чего? Говори немедленно!
Валентина Петровна опустилась на стул, будто ноги её не держали.
— Он бросил нас. Просто ушёл и исчез. Никаких денег не присылал, даже на день рождения твой не помнил. Я одна тебя поднимала, одна ночами с температурой сидела, одна в школу бегала на родительские собрания!
— И поэтому ты решила мне соврать, что он умер?
— Я хотела тебя защитить! — голос матери сорвался на крик. — Зачем тебе было знать, что отец от тебя отказался? Что он выбрал свободу вместо семьи?
Лариса схватилась за край стола. Мир качнулся, словно пол под ногами проваливался.
— А справка о смерти? Откуда у тебя справка?
— Я… я попросила Тамару Ивановну с работы. Она в ЗАГСе тогда работала. Сделала липовую справку.
— Господи, мама! Ты понимаешь, что наделала?
— Ларочка, я думала…
— Ты думала! — Лариса ударила кулаком по столу. — А сейчас почему он объявился? Через тридцать лет вдруг вспомнил про дочь?
Валентина Петровна замялась, снова принялась теребить фартук.
— Ну… бабушка твоя умерла в прошлом месяце. Наследство осталось.
— Какое наследство? Какая бабушка?
— Его мать. Она… она всё это время была жива. Жила в Подмосковье, в своём доме. Тебе дом и участок оставила.
Лариса почувствовала, что теряет равновесие. Схватилась за спинку стула и медленно опустилась.
— То есть у меня была живая бабушка, которая… Мам, сколько ещё у меня родственников, о которых я не знаю?
— Только она и была. Больше никого.
— Откуда ты знаешь? Откуда ты вообще что-то знаешь, если все эти годы молчала?
— Она иногда присылала письма. Просила дать ей увидеться с внучкой. Но я…
— Ты что делала с письмами?
— Выбрасывала. — голос матери стал совсем тихим. — Я боялась, что ты узнаешь правду и возненавидишь меня.
— А теперь что? Теперь я должна тебя полюбить за эту ложь?
Валентина Петровна заплакала, уткнувшись лицом в ладони.
— Ты не понимаешь, как мне было тяжело! Одной, без денег, с маленьким ребёнком! Я работала на двух работах, чтобы тебя прокормить!
— Это не даёт тебе права решать за меня, кто в моей жизни должен быть, а кого не должно!
— Лара, доченька, я всё для тебя делала…
— Для меня? — Лариса встала так резко, что стул упал. — Ты для себя делала! Чтобы тебе было удобнее, чтобы тебе не пришлось объяснять, почему папа не приходит!
Телефон на столе зазвонил. Валентина Петровна протянула к нему руку, но Лариса была быстрее.
— Алло?
— Лариса? Это… это твой отец. Меня зовут Виктор Семёнович.
Голос был незнакомый, хриплый от волнения.
— Я хотел бы с тобой встретиться. Поговорить. У нас много что обсудить.
Лариса посмотрела на мать, которая отчаянно мотала головой.
— Да, — сказала она твёрдо. — Нам действительно есть что обсудить.
Встреча была назначена на субботу, в кафе на Тверской. Лариса три дня металась по квартире, словно зверь в клетке. Мать ходила на цыпочках, пытаясь заговорить, но получала в ответ только холодное молчание.
— Лара, ну скажи что-нибудь! — не выдержала Валентина Петровна в пятницу вечером. — Ты же понимаешь, я только добра тебе хотела!
— Добра? — Лариса оторвалась от окна, где простояла последний час. — Мам, ты лишила меня отца и бабушки. Ты украла у меня тридцать лет жизни!
— Он же бросил нас! Исчез, как будто нас никогда не было!
— А может, он искал? Может, пытался найти? Ты же не знаешь!
Валентина Петровна снова заревела. За эти три дня она выплакала, наверное, все слёзы, что копились годами.
— Я знаю! Я точно знаю! Он… он с другой женщиной жил уже тогда. У них дети появились. Зачем ему была нужна брошенная жена с ребёнком?
— Откуда ты это знаешь?
— Тамара рассказывала. Она наводила справки через знакомых.
Лариса села на диван, чувствуя, как накатывает новая волна злости.
— То есть ты не просто скрыла от меня правду — ты ещё и следила за ним? Знала, где он, как живёт, но мне ничего не сказала?
— Я хотела убедиться, что он нас действительно забыл…
— А бабушка? Она-то при чём? Почему ты не давала ей видеться со мной?
— Она была на его стороне! — мать вскочила, размахивая руками. — Говорила, что это я его довела, что это я виновата в том, что он ушёл! Постоянно пыталась нас помирить, а потом требовала, чтобы я разрешила ей забирать тебя на выходные!
— И что в этом плохого?
— Она бы тебе голову морочила! Рассказывала бы, какой твой отец хороший, как он по тебе скучает! А я бы выглядела злой ведьмой, которая мешает семейному счастью!
Лариса поняла: мать боялась не за неё — она боялась остаться одна. Боялась, что дочь узнает правду и уйдёт к отцу и бабушке.
— Значит, из-за своих страхов ты решила, что лучше я буду считать их мёртвыми?
— Лара, милая, я одна тебя растила! Одна ночами не спала, когда ты болела! Одна зарабатывала на твою учёбу, на одежду, на еду! А теперь он приползёт, скажет пару ласковых слов — и ты про всё забудешь?
— Мама, дело не в том, что я забуду. Дело в том, что у меня не было выбора!
В сумочке зазвонил телефон. Лариса глянула на экран — неизвестный номер.
— Лариса, это снова Виктор Семёнович. Извините, что беспокою. Просто… я очень волнуюсь перед завтрашней встречей.
— Я тоже волнуюсь.
— Хочу сразу сказать — я знаю, что поступил подло. Но обстоятельства были сложные…
— Расскажете завтра.
— Да, конечно. И ещё… по поводу наследства. Там не только дом. Мама оставила кое-что ещё. Документы. Письма. Думаю, вам будет интересно их прочитать.
Лариса почувствовала, как сердце забилось чаще.
— Какие письма?
— Те, что она вам писала все эти годы. Мама никогда не переставала надеяться, что вы когда-нибудь встретитесь.
Виктор Семёнович оказался полным мужчиной лет шестидесяти пяти, в мятом пиджаке и с усталыми глазами. Сидел за столиком у окна, нервно курил электронную сигарету.
— Лариса? — он поднялся, протягивая руку. — Боже мой, как же ты похожа на маму… На мою маму, то есть.
Она села напротив, не подавая руки.
— Расскажите, почему вы исчезли.
— Сразу в лоб, да? — он грустно улыбнулся. — Ладно, заслужил. В общем, так. Твоей матери я изменил. С сослуживицей закрутил роман, она забеременела.
— И вы ушли к ней?
— Нет! — он замотал головой. — Я хотел всё бросить, вернуться к семье. Но Валя устроила скандал, выгнала меня, сказала, что видеть меня не желает.
— А вы что, не пытались помириться?
— Пытался. Два месяца каждый день приходил. Она дверь не открывала. Потом соседки сказали, что вы с ней куда-то переехали.
Лариса нахмурилась. Мать никогда не рассказывала, что они переезжали.
— Куда переехали?
— К её сестре, в другой район. Я искал, но найти не смог. А потом… — он замялся. — Потом мне стало казаться, что так лучше. Новая семья, дети требуют внимания…
— То есть вы просто забыли про меня?
— Не забыл! Никогда не забывал! — он схватил её за руку. — Ты думаешь, легко жить с мыслью, что где-то растёт твоя дочь, а ты даже не знаешь, как она выглядит?
— А почему сейчас появились? После смерти бабушки?
Виктор Семёнович отпустил её руку, отвернулся к окну.
— Мама всё время просила меня найти тебя. Говорила, что внучка должна знать правду. А я… я трус. Боялся, что ты меня возненавидишь.
— И что изменилось?
— Она умерла, оставив завещание. Всё тебе. Дом, участок, сбережения. А ещё письма. Горы писем, которые она тебе писала, но так и не отправила.
— Почему не отправила?
— Твоя мать запретила. Сказала, что если мама будет искать с тобой контакт, то она навсегда исчезнет с тобой из города.
Лариса почувствовала, как внутри всё похолодело.
— То есть мама знала, что бабушка жива? И даже общалась с ней?
— Валя звонила ей раз в полгода. Всегда одно и то же: «Девочка хорошо учится, здорова, но видеться с вами не хочет. Слишком больно вспоминать отца».
— Мама говорила от моего имени?
— Получается, да.
Лариса встала так резко, что опрокинула стул.
— Извините, мне нужно домой. Срочно.
— Подожди! — Виктор Семёнович вскочил следом. — А как же документы? Наследство оформить нужно!
— Какие документы?
— Ну… завещание, свидетельство о смерти мамы, справки из БТИ. Я всё собрал, чтобы тебе проще было.
— Зачем вы всё это собирали?
Он замялся, покраснел.
— Понимаешь, у меня сейчас проблемы. Кредиты, долги. Думал, может, ты не захочешь возиться с оформлением, тогда я бы помог…
— За долю?
— Ну… мама ведь и моя мать была…
Лариса поняла всё. Отец объявился не из-за угрызений совести. Ему нужны были деньги.
— Вы знаете что? — она схватила сумку. — Оформлю всё сама. А вы лучше не звоните больше.
— Лара, постой! Я же не про деньги хотел говорить! Я хотел познакомиться с дочерью!
— Через тридцать лет? Когда вам припекло с долгами? — она обернулась в дверях. — Знаете, что самое противное? Мама, оказывается, была права. Вы действительно думаете только о себе.
Домой она ехала в полном остолбенении. Отец, которого она мысленно идеализировала все эти годы, оказался обычным неудачником, вспомнившим про дочь только тогда, когда почуял наследство. А мать… Мать врала так искусно, что даже бабушка, собственная свекровь, поверила в её историю.
Лариса ворвалась в квартиру как ураган. Валентина Петровна сидела на кухне с чашкой чая, явно дожидаясь дочь.
— Ну как? — мать вскочила. — Встретилась с ним?
— Мам, а бабушка сколько лет мне письма писала?
Валентина Петровна замерла с чашкой в руках.
— Какие письма?
— Не ври! Хватит врать! — Лариса ударила кулаком по столу. — Ты каждые полгода ей звонила! Говорила от моего имени, что я не хочу с ней общаться!
— Лара, я…
— Тридцать лет, мам! Тридцать лет ты лгала мне и ей! Она думала, что внучка её ненавидит, а я думала, что бабушка умерла!
Чашка выскользнула из рук матери, разбилась о пол звонко, как выстрел.
— Ты не понимаешь! — Валентина Петровна закричала. — Она бы тебя увела! Рассказала бы, какой твой отец замечательный, как он страдает без тебя! А я бы осталась виноватой во всём!
— Виноватой в чём? В том, что муж тебе изменил?
— В том, что я его не смогла удержать! — мать упала на стул, лицо её исказилось от боли. — Понимаешь? Она считала, что это я довела его до измены! Что я плохая жена, раз он к другой ушёл!
— И поэтому ты решила, что лучше я буду сиротой?
— Я решила, что лучше ты будешь думать, что у тебя есть только мама, которая тебя любит, чем узнаешь, что отец — подлец, а бабушка тебя жалеет!
Лариса села напротив, чувствуя, как внутри всё переворачивается.
— Мам, а ты хоть понимаешь, что наделала? Бабушка умерла в одиночестве, думая, что внучка её ненавидит!
— Не в одиночестве! Я… я навещала её. Иногда. Рассказывала, как ты живёшь, учишься, работаешь.
— Навещала? — Лариса почувствовала новый приступ ярости. — То есть ты знала, где она живёт, знала, что она больна, но мне ничего не сказала?
— Она просила! Просила каждый раз: «Привези Ларочку, хочу внучку увидеть!» А я отвечала: «Она занята, институт, работа, личная жизнь». Всё время какие-то отговорки придумывала.
— Почему? Почему ты так жестоко поступала с ней?
Валентина Петровна заплакала, утыкаясь лицом в ладони.
— Потому что боялась! Боялась, что ты поймёшь — она хороший человек, а я… я злая, завистливая баба, которая из мести разрушила жизнь всем!
— Мам…
— Нет, слушай! — мать подняла заплаканное лицо. — Когда твой отец ушёл, я возненавидела весь мир! Его — за предательство, её — за то, что защищала его, тебя — за то, что ты на него похожа!
— Меня? За что меня?
— Каждый раз, глядя на тебя, я видела его лицо! Его глаза, его улыбку! И думала: «Вот она, дочка любимого папочки, которой все достанется, а я останусь ни с чем!»
Лариса схватилась за край стола. Мать говорила такие страшные вещи, что хотелось заткнуть уши.
— Но потом… — голос Валентины Петровны стал тише. — Потом я поняла, что ты — это всё, что у меня есть. И если ты узнаешь правду, то тоже уйдёшь. К отцу, к бабушке, к тем, кто правду не скрывал.
— Поэтому ты им всем врала?
— Поэтому я их всех от тебя отгородила! Чтобы ты была только моя!
Лариса встала, подошла к окну. На душе было так тяжело, словно на неё навалили гору камней.
— Мам, ты понимаешь, что лишила меня права выбора? Я же могла простить отцу измену, понять, принять. Могла полюбить бабушку, заботиться о ней в старости.
— А меня бы возненавидела!
— Не факт! — Лариса резко обернулась. — Может быть, я бы поняла, что ты тоже жертва! Что тебе было больно и страшно!
— Нет, не поняла бы. Ты бы выбрала их.
— Откуда ты знаешь? Ты же не дала мне шанса!
Валентина Петровна сидела среди осколков разбитой чашки и плакала беззвучно.
— А теперь что? — спросила Лариса тихо. — Теперь я узнала правду. И что дальше?
— Не знаю. — мать подняла глаза. — Наверное, ты меня прогонишь. Скажешь, что я чудовище.
— Ты не чудовище, мам. Ты просто… испуганная женщина, которая выбрала самый жестокий способ защитить себя от боли.
— А ты… ты меня простишь?
Лариса долго молчала, глядя в окно.
— Не знаю, мам. Честно не знаю. Мне нужно время подумать. И нужно съездить к бабушкиному дому. Почитать те письма, которые она мне писала.
— Я поеду с тобой!
— Нет. — голос прозвучал твёрдо. — Одна поеду. Мне нужно всё осмыслить без твоих объяснений и оправданий.
Мать кивнула, понимая, что спорить бесполезно.
— Лара, я… я действительно любила тебя. Люблю. Просто любовь моя оказалась такой… уродливой.
— Знаю, мам. И это самое страшное. Что ты делала всё это из любви.
Дом в Подмосковье оказался небольшим, но ухоженным. Соседка передала ключи и коробку с письмами.
— Такая хорошая была женщина, ваша бабушка, — вздохнула пожилая дачница. — Всё о внучке говорила. «Ларочка», да «Ларочка». Фотографии ваши школьные показывала, которые мать ей изредка привозила.
Лариса зашла в дом, села за старый письменный стол. Достала первое письмо из пожелтевшей пачки.
«Моя дорогая внученька! Тебе сегодня исполнилось семь лет. Мама сказала, что ты не хочешь меня видеть, но я всё равно пишу. Испекла тебе торт с клубникой — помню, ты любила…»
Руки задрожали. Лариса открыла следующее письмо.
«Ларочка, тебе уже десять. Мама рассказала, что ты хорошо учишься. Я так горжусь! Вяжу тебе свитер, надеюсь, угадаю с размером…»
И ещё одно.
«Милая моя, ты уже студентка! Какая гордость! Хочу так сильно обнять тебя, рассказать про папу. Он не плохой человек, просто слабый. А слабость — не порок, это беда…»
Лариса читала и плакала. В каждом письме — боль, надежда, безграничная любовь к неизвестной внучке. Бабушка умерла, так и не узнав, что Лариса никогда её не отвергала.
Телефон зазвонил. Мать.
— Лара, ты где? Уже поздно…
— Читаю письма. — голос был хриплым от слёз.
— И что там?
— Там любовь, мам. Чистая, честная любовь. Которую ты украла у нас обеих.
Долгая пауза.
— Лара, приезжай домой. Поговорим.
— Не знаю, смогу ли я с тобой разговаривать. — Лариса закрыла глаза. — Понимаешь, мам, я сейчас читаю письмо, где бабушка пишет, что мечтает научить меня печь пироги. А в другом — что готова завещать мне дом, чтобы у меня было своё место в мире.
— Лара…
— А ты мне тридцать лет рассказывала, что я у тебя одна! Что больше никому не нужна!
— Ты и правда была у меня одна…
— Нет, мам! — Лариса встала, прижимая трубку к уху. — У меня была бабушка, которая любила меня всю жизнь! И ты это знала!
Она повесила трубку, выключила телефон.
На кухне нашла банку варенья с запиской: «Для Ларочки. Твоё любимое клубничное». Открыла, попробовала. Вкус детства, которого у неё никогда не было.
В спальне — связанные свитера разных размеров. От детского до взрослого. Бабушка каждый год вязала и складывала в шкаф, надеясь, что когда-нибудь внучка их наденет.
Лариса взяла последнее письмо. Почерк уже дрожащий, слабый.
«Ларочка, мне уже трудно писать. Доктор сказал — недолго осталось. Хочу, чтобы ты знала: я ни дня не сердилась на тебя. Понимаю, что память об отце болезненна. Но знай — ты любима. Всегда была любима. Дом завещаю тебе. Пусть он станет местом, где ты будешь счастлива. Твоя бабушка Нина.»
Лариса сложила письма в коробку, взяла со стола фотографию — пожилая женщина с добрыми глазами держит детский свитерок.
Вышла на крыльцо, глубоко вдохнула. Впервые за тридцать лет она была там, где её по-настоящему ждали.
Включила телефон. Семнадцать пропущенных от матери.
Набрала номер.
— Мам, я останусь здесь на несколько дней. Мне нужно всё обдумать.
— Лара, милая, не бросай меня! Я старая, больная…
— Ты не старая и не больная. — голос прозвучал устало. — Ты просто привыкла, что я решаю твои проблемы вместо своих.
— Что ты хочешь сказать?
Лариса посмотрела на дом, где могла бы вырасти счастливой, на сад, который могла бы помнить с детства.
— Я хочу сказать, что теперь у меня есть свой дом. И мне нужно решить — прощать тебя или нет.
— А если не простишь?
— Тогда ты узнаешь, каково это — потерять дочь по-настоящему.
