Наташ, ты там ещё живая? Может, хоть сегодня с дивана встанешь? Мы устали уже! — Валентина почти швырнула поднос с завтраком на журнальный столик.
Тот приземлился с глухим стуком, каша едва не вылетела из миски. Наташа даже не вздрогнула. Лежала под пледом, уткнувшись в телефон, будто вообще ничего не слышала. Её волосы были спутаны, корни отросли. Одета она была в старую футболку, принт на которой уже невозможно разобрать.
— Я что, горничная тебе? — не унималась Валентина, упираясь руками в бока. — Посуду за собой не моешь, по дому ничем не обременена, даже еду подавать приходится. Мы уже не вывозим уход за лежачей, королева драмы!
Наташа медленно положила телефон под подушку, не глядя на мать. Потом кое-как села, взяла ложку и начала есть. Лениво, понемногу. Каждое движение казалось борьбой с собой.
— Тебе не кажется, что уже хватит? — спросила Валентина уже тише, но её голос всё ещё был колючим. — Три месяца, Наташа. Три. Пора бы уже отгоревать.
Наташа никак не отреагировала. Только продолжала есть так медленно, словно хотела растянуть этот завтрак на целый день.
Раньше она так не умела. Не терпела ни безделья, ни жалости к себе. В институте Наташа училась не блестяще, но старательно. Работала с третьего курса: сначала официанткой, потом помощницей менеджера в типографии. Она не просто была живчиком, она ещё и заряжала энергией окружающих.
— Она у нас с характером, — хвасталась Валентина подругам. — Не размазня, как я в молодости. Наташка своего добьётся.
И добилась. Просто не того.
Первым был Саша. Если верить Наташе, бедный, но хороший парень. Если смотреть объективно — тридцатилетний оболтус.
Он работал неофициально, жил в съёмной комнате и тянул за собой целый ворох проблем. Она носила ему еду в контейнерах, давала на проезд, уговаривала закончить хотя бы курсы. Взамен получала срывы, просьбы занять денег и фразы вроде:
— Ты у меня такая хорошая. Только ты одна веришь в меня. Не знаю, что бы я без тебя делал.
После Саши на душе осталось чувство, будто её использовали в качестве батарейки и выбросили.
Потом был Антон. Умный, вежливый, умеющий читать по-французски. Но здесь была другая проблема. Он не обижал, просто подавал смешанные знаки, а потом делал шаг назад. Мог не отвечать три дня, а потом вдруг заявиться с букетом и признаниями в любви. Наташа ушла сама, но аж спустя полгода. Устала.
А потом появился Илья.
— Ну, наконец-то! — обрадовалась Валентина, когда дочь познакомила её с избранником. — Порядочный, при деньгах, не занудный.
Он действительно был другим. Обаятельный, уверенный, с машиной, которая, наверное, стоила больше их квартиры. Рестораны, поездки, кольца — всё было как в кино. Наташа чувствовала себя Золушкой, которая наконец-то попала туда, где её, кажется, любят.
Поженились они быстро. Свадьба, как ни странно, была тихой. Без торжеств, без родни, без криков «горько». Родителям сообщили о событии всего за два дня, пригласили только на роспись. Валентина обиделась, но виду не подала.
— Ну, ей виднее. Может, боится, что он уйдёт. Или для поездки какой нужно, — сказала она мужу накануне свадьбы. — Главное, чтобы жила счастливо.
Закончилось всё так же стремительно, как и началось.
Через три месяца они стали спать раздельно. Нет, всё ещё в одной кровати, но Илья будто бы специально ложился позже Наташи. Через четыре — муж перестал возвращаться домой вовремя. Через пять — она нашла у него переписку. Он не стал отнекиваться, просто пожал плечами.
— Ты стала слишком серьёзной, — объяснил он. — Я потерял интерес. Мне нравятся лёгкие и весёлые, а ты теперь то в быту, то пристаёшь со своими «серьёзными разговорами». Прости.
Она ушла в никуда. Вернулась к родителям с чемоданом и заплаканным лицом. Где-то по пути, кажется, потеряла веру в мужчин и себя.
Валентина тогда сказала только одно:
— Я же тебя предупреждала. Не наш это уровень. Он тебя никогда не воспринимал всерьёз. Потому что ты у меня — девочка простая.
Она говорила с нажимом, но без злобы. Просто переживала за дочь и неуклюже подбирала слова. С тех пор Наташа почти не разговаривала. Она спала на диване, смотрела сериалы, ела, когда приносили еду, и будто бы старалась поскорее исчезнуть.
— Наташа, — снова сдержанно сказала мать. — Мне надоело за тебя переживать. Ты взрослая, самостоятельная женщина. В конце концов, рaзвoд — это не cмeрть.
Наташа подняла глаза. Они были тусклыми, с мешками под ними, но без слёз. Уже без слёз. Она заторможенно пожала плечами, а затем продолжила есть кашу без особого рвения.
В тот вечер в квартире стояла натянутая тишина. Молчал даже телевизор. Мать готовила бутерброды на кухне. Колбаса нарезалась с трудом, но в Валентине сейчас было столько злобы, что она, наверное, нашинковала бы даже камень. Отец Наташи, Павел, сидел за столом и рассеянно тарабанил пальцами по уже пустой чашке.
— Ну сколько можно, Паш? — вполголоса начала Валентина. — Я уже не знаю, что с ней делать. Лежит, молчит, только ест и дышит. Мне уже всякие мысли в голову лезут. То батюшку хочется вызвать, то экстрасенсов.
— А чего ты хотела, Валь? Мы ж кормим, терпим, жалеем. А она и рада.
Некоторое время они молчали. Валентина села напротив, положив ладони на стол, чтобы скрыть дрожь в руках.
— Может, всё-таки к врачу? — осторожно спросила Валентина. — Я читала… ну, может, это не просто дурь. Может, у неё и правда…
— Ты хочешь сказать, у неё депрессия? — перебил Павел с сухим смешком. — В наше время это называлось ленью. Просто нужно перекрыть ей все каналы. Станет неудобно — выплывет. Ну, или утонет окончательно. А то, чем мы занимаемся сейчас… Только вредим.
Валентина промолчала. Она знала: если начнёт спорить, они разругаются, потому что оба на иголках. Павел любил дочь. Просто ему тоже было больно смотреть на то, что от неё осталось.
Когда муж ушёл в душ, Валентина решилась и пошла к Наташе. Она привычно постучала, привычно не дождалась ответа и вошла сама. Наташа, конечно, всё ещё была здесь. Что-то листала на телефоне.
— Я пришла не ругаться, — начала мать и опустилась в кресло. — Я просто хочу поговорить.
Наташа слегка повернула голову, но так и не посмотрела на Валентину.
— Мне страшно, Наташ, — призналась мать. — Я боюсь, что ты не вернёшься. Ко мне, к людям, к работе. К себе. Я хочу, чтобы ты снова жила. И чёрт с ними, с этими мужиками. Ну жила же ты раньше как-то.
— Мам, прости, но… я пока не могу быть как раньше. Мне ничего не хочется.
— Ну что ж… — сказала Валентина после паузы. — Тогда мы больше не даём тебе денег. Ни на шоколадки, ни на интернет для телефона. Всё.
Плечи Наташи слабо дёрнулись, но не более.
— Ладно, — отозвалась она.
Ей будто было всё равно. Валентина вскинула брови. Она рассчитывала на другую реакцию. Да что уж там. Для начала — хоть на какую-то реакцию.
Когда дверь закрылась, Наташа повернулась лицом к спинке дивана. Плед сполз на пол. В телефоне моргнуло уведомление. Кто-то из старых знакомых выложил фото из спортзала. Раньше она всегда держала себя в форме. А теперь… За три месяца она явно набрала вес на шоколадках, которые ей приносила мать, чтобы хоть как-то порадовать.
Прошла неделя. Валентина больше не заходила в комнату к Наташе. Не звала к столу, не оставляла конфеты у подушки, не спрашивала, как дела.
Наташа, впрочем, всё ещё не реагировала. Ела с общего стола, раз в два-три дня выносила и мыла всю накопившуюся у себя посуду. Большая часть одежды на неё не налезала, а в той, что подходила по размеру, местами уже были дырки. Она не обращала внимание на слой пыли в своей комнате.
— Жёстче надо, Валя. Жёстче, — сказал Павел в один из дней, опрокинув пару рюмок.
Его нервы уже не выдерживали.
— Куда ж ещё жёстче? Предлагаешь её в таком состоянии за дверь выставить?! — испугалась мать.
— А у тебя есть идеи получше? Знаешь, как детей учат плавать? В воду бросают и дают выплыть самим.
Валентина аж за сердце схватилась.
— Варварские методы!
— Тогда жди, пока она прирастёт к дивану, — Павел нахмурился. — Говорю тебе, бросить её надо.
Они ещё долго разговаривали в тот вечер. А через два дня утром тихо зашли к дочери в комнату. Валентина держала в руках связку ключей. Павел — папку с документами. Наташа подняла на них взгляд, ожидая очередную лекцию.
Но вместо этого услышала:
— Мы сняли тебе квартиру. На месяц. Холодильник там есть. Плита есть. Кровать — тоже. Всё остальное — сама.
Мать протянула ей ключи. Наташа медленно удивлённо моргнула и посмотрела на отца. Тот сдержанно кивнул.
— Ты взрослая, Наташа, — продолжила мать. — Мы тебя любим, но мы не хотим yбиtь тебя своей заботой. Теперь ты сама по себе.
Первые дни в новой квартире проходили как в аквариуме. Всё вокруг расплывалось в общую серую мазню. Ноги не слушались. Тишина давила. Наташа спала, просыпалась, смотрела в потолок, как и раньше.
Еда закончилась на третий день. В магазин Наташа пошла так, словно собиралась на ЕГЭ. Долго готовилась, обнаружила, что почему-то стесняется появляться перед людьми, но голод-то не тётка. Она купила макароны, хлеб, самый дешёвый сыр.
Вернувшись, Наташа долго стояла перед плитой. Мозг словно забыл, как заваривать чай и готовить еду. Но она потихоньку вспоминала.
Стало очевидно: родители не шутят. Где-то внутри теплилась надежда на то, что через месяц её снова примут обратно, но короткая прогулка до магазина будто встряхнула что-то внутри. Наташа полезла смотреть вакансии.
И нашла кое-что подходящее в первые же пять минут. Оператор пункта выдачи заказов. Зарплата низкая, смены длинные, зато в спальном районе. Там должно быть тихо и спокойно.
Пришлось перебрать весь гардероб, чтобы найти хоть что-то приличное. Волосы она расчёсывала второй раз за неделю. Первый был перед походом в магазин.
Взяли её без вопросов. Первые смены были мучительными. Она путалась в посылках, забывала, как принимать оплату, постоянно краснела перед людьми. Но с каждым днём становилось легче. Она снова втягивалась в жизнь.
Через несколько дней она впервые вышла погулять просто так. Через пару недель — перешла с бутербродов на супы. Стала мыть голову, потому что хочется, а не потому что надо. Наконец прибралась после прежних жильцов.
А ближе к концу первого месяца Наташа приехала к родителям с гостинцами. Взяла коробку конфет, банку кофе и клубнику.
— Мам… Сначала я обижалась, а сейчас… Спасибо. Мне стыдно перед тобой. У меня в голове будто туман был.
Валентина наконец выдохнула с облегчением.
— Наташ, мне и самой было стыдно. Но по-другому не получалось… Давай только договоримся. Пока — никаких мужчин. Следующего раза я не переживу.
Наташа лишь усмехнулась, но без особой радости.
— Мам, я теперь буду жить для себя. Даже если будет мужчина.
…Вечером она сидела у ноутбука. На экране — вакансия. Сложная. Требовался опыт, которого у неё не было. Но она всё равно писала отклик. И на другие вакансии — тоже. Пусть она не до конца оправилась, но в ней потихоньку просыпалось желание жить и больше не растворяться в других людях.
