— Катя, ну, скажи честно, когда делим? — Лариса сидела за кухонным столом, её пальцы нервно постукивали по столешнице, а глаза, тёмные, как осеннее небо, впились в младшую сестру.
Катя стояла у плиты, помешивая суп для Вики, и почувствовала, как внутри всё сжалось. Похороны отца прошли месяц назад, но боль всё ещё была свежей, как открытая рана. Она медленно повернулась, стараясь держать лицо спокойным.
— Ларис, о чём ты вообще? Что делим? — спросила она, хотя уже знала ответ.
— Не прикидывайся, — Лариса наклонилась вперёд, её голос был резким, но в нём сквозила обида. — Квартиру. Дачу. Всё, что папа оставил. Мы с Наташей тоже его дочери, если ты вдруг забыла.
Наташа, сидевшая рядом, молчала, но её губы были плотно сжаты, а руки, сложенные на груди, выдавали напряжение. Она всегда была тише Ларисы, но её молчание было тяжёлым, как камень.
— По документам это моё, — Катя старалась говорить ровно, хотя внутри всё кипело. — Папа оформил всё на меня ещё лет десять назад. Вы же знаете.
Лариса резко откинулась на стуле, её смех был коротким и горьким.
— Знаем? Ой, Катя, не смеши. Он нам сто раз говорил, что перепишет, что поделит поровну. Просто не успел. А ты теперь, значит, решила, что тебе всё и должно достаться?
— Я ничего не решала! — Катя повысила голос, не выдержав. — Он сам так сделал! Я его не просила, не умоляла, не бегала за ним с бумажками. Он сам пришёл и сказал: «Катя, это тебе, потому что тебе нужнее». И я тогда ещё спорила, говорила, что это несправедливо, что вам тоже надо! Но он не слушал!
Наташа наконец заговорила, её голос был спокойным, но с холодной ноткой:
— А ты, конечно, так сильно сопротивлялась, да? Прямо ночей не спала, уговаривала его передумать. Катя, не надо. Мы не дуры. Ты всегда умела быть папиной любимицей.
Катя почувствовала, как щёки вспыхнули. Она хотела ответить, но слова застряли, как ком в горле. Любимицей? Это теперь так называется, что я за ним ухаживала, пока вы даже не звонили?
**************
Катя была младшей из трёх сестёр. Ларисе — сорок пять, Наташе — сорок два, а ей самой тридцать девять. В детстве сёстры были неразлучны. Лариса, высокая, с тёмными кудрями и громким смехом, всегда была заводилой. Наташа, спокойная, с мягкой улыбкой, умела всех мирить. А Катя, самая младшая, с большими глазами и привычкой теребить косички, бежала за ними, как хвостик.
Они делились всем: одеждой, секретами, мечтами. Вместе пережили развод родителей. Мама тогда замкнулась, а отец ушёл к другой женщине. Лариса и Наташа, уже подростки, видели, как мама плачет по ночам, и выбрали её сторону. Катя была слишком мала, чтобы разбираться в их взрослых обидах. Она просто любила папу — его шутки, его тёплые объятия, его привычку напевать старые песни, пока чинил что-то в гараже.
Когда Катя выросла, жизнь её не баловала. В двадцать три она родила Вику, а через пять лет развелась с мужем Олегом, который исчез, оставив её одну с ребёнком. Лариса и Наташа тогда помогали: Лариса привозила продукты, Наташа забирала Вику к себе на выходные.
Но с отцом старшие дочери почти не общались. Лариса считала его предателем, Наташа просто не хотела ворошить прошлое. А Катя не могла его бросить. Она навещала его в маленькой квартире, где он жил один, привозила лекарства, когда он заболел, ездила к нему в больницу.
А недавно отец умер. Инфаркт. Завещания не оставил, но ещё давно, после рождения Вики, оформил на Катю квартиру и дачу. «Ты одна, дочка, ко мне ходишь — сказал он тогда. — Тебе имущество нужнее». Катя тогда плакала, говорила, что это несправедливо, но он только отмахнулся: «Я знаю, что делаю».
Теперь она получила и квартиру, и дачу. Работала в небольшой фирме, где зарплата была скромной, а слухи о сокращениях уже витали в воздухе. У Вики через три года — выпускной, потом поступление.
Катя мечтала дать дочери шанс на лучшую жизнь. Дача, которую она планировала продать, могла стать их подушкой безопасности.
***************
Через неделю после того разговора Лариса приехала снова. Без предупреждения. Катя открыла дверь, и сестра вошла, не разуваясь, с сумкой через плечо.
— Я тут подумала, — начала Лариса, даже не поздоровавшись. — Ты же не хочешь, чтобы мы совсем перестали быть семьёй, правда? Давай сделаем по-человечески. Продай дачу, квартиру, всё поделим на троих. Я даже готова взять на себя расходы на нотариуса.
Катя стояла, держась за дверной косяк, и чувствовала, как внутри всё закипает.
— Ларис, ты меня слышишь вообще? — она старалась говорить спокойно, но голос предательски дрожал от обиды. — Я тебе уже объяснила. Папа оформил это на меня. Не потому, что я такая хитрая, а потому, что он так решил. Я с ним была, когда он болел. Я ему помогала. А где были вы? Ты хоть раз за последние пять лет ему позвонила? Хоть раз спросила, как он там?
Лариса бросила сумку на диван и повернулась к Кате, её лицо пылало.
— Ой, Катя, не надо мне тут в святую играть! Ты думаешь, я не знаю, как ты около него крутилась? Все эти твои звонки, поездки, «папочка, как ты там» — это что, просто так было? Ты знала, что он всё на тебя перепишет, и подлизывалась!
— Подлизывалась?! — Катя шагнула вперёд, её голос сорвался на крик. — Я подлизывалась, когда с ним больным ночами сидела? Когда он мне звонил в три утра, потому что ему плохо было, а я Вику у соседки оставляла и мчалась к нему? Ты хоть представляешь, каково это — видеть, как твой отец угасает, и знать, что ты одна с ним? А вы где были? Вам было наплевать!
Лариса замолчала, но её глаза были полны злости. Она глубоко вдохнула и сказала, уже тише, но с ядом:
— Знаешь, что? Ты всегда была такая. Младшенькая, любименькая. Мы с Наташей тебя на руках носили, когда родители развелись. Я тебе свои вещи отдавала. Наташа тебя к себе забрала, когда ты с Олегом разводилась. А теперь ты нас в грязь лицом тычешь? Решила, что всё твоё, и плевать на нас?
Катя почувствовала, как слёзы подступают, но проглотила их. Она не хотела плакать перед Ларисой.
— Я вам благодарна, — сказала она, стараясь говорить твёрдо. — За всё, что вы для меня сделали. Но это не значит, что я должна отказаться от того, что папа мне оставил. У меня есть Вика. Ей через три года поступать. На работе сокращения на носу. Я не могу просто взять и всё отдать. Мне нужно думать о дочери, её будущем.
Лариса покачала головой, её губы скривились в горькой усмешке.
— О Вике, значит думаешь. А о нас ты подумала? У меня двое детей, Катя. У Наташи ипотека. Мы тоже не в золоте купаемся. Но тебе, конечно, нужнее. Ты всегда была эгоисткой.
Катя хотела ответить, но в этот момент в комнату вошла Вика. Она остановилась в дверях, её школьная форма была чуть помята, а в глазах — тревога.
— Мам, тёть Ларис, вы чего кричите? — спросила она тихо.
Лариса посмотрела на Вику, потом на Катю, и сказала, уже спокойнее:
— Ничего, Викусь. Просто взрослые разговаривают. — Она взяла сумку и направилась к двери. — Подумай, Катя. Ещё раз подумай. Не делай так, чтобы мы перестали быть сёстрами.
Дверь закрылась, и Катя осталась стоять посреди комнаты, чувствуя, как внутри всё рушится.
**************
Через пару дней позвонила Наташа. Катя взяла трубку, надеясь, что сестра будет мягче, но ошиблась.
— Катя, я не хочу с тобой ругаться, — начала Наташа, но её голос был холодным, как зимний ветер. — Но ты правда думаешь, что это нормально? Забрать всё себе? Папа нам обещал, что поделит поровну. Мы с Ларисой не чужие ему были. А ты теперь делаешь вид, что так и надо.
— Наташ, я не делаю вид, — Катя присела на диван, чувствуя, как усталость накатывает волной. — Я тебе клянусь, я не просила папу ничего мне оставлять. Он сам так решил. У меня нет мужа, который бы помогал. И эта квартира, эта дача — это мой шанс дать Вике что-то. Ты же знаешь, как мне тяжело.
Наташа молчала долго, потом сказала, почти шёпотом:
— А мне не тяжело, думаешь? У меня ипотека, Катя. Мы с Андреем еле тянем. Я ночами не сплю, потому что не знаю, как платить за квартиру, как детей учить. А ты… ты просто взяла и всё себе присвоила. Как будто мы с Ларисой — никто.
— Ты не права! — Катя почувствовала, как голос дрогнул. — Вы мои сёстры. Я вас люблю.
— Любишь, говоришь? — Наташа горько усмехнулась. — Любовь — это когда думаешь не только о себе. А ты всё себе захапала. А мы, значит, так, сбоку припёку.
Катя хотела возразить, но Наташа уже положила трубку.
**************
А потом позвонила мама. Катя взяла телефон, хотя знала, что разговор будет тяжёлым.
— Катя, я не понимаю тебя, — начала мама без предисловий. — Как ты можешь так поступать? Лариса и Наташа мне всё рассказали. Ты правда думаешь, что это справедливо — забрать всё себе? Это их отец тоже.
— Мам, я ничего не забирала, — Катя чувствовала, как слёзы подступают, но старалась держать себя в руках. — Папа сам всё оформил на меня. Я его не заставляла. И я была с ним, когда он болел. Я помогала ему. А Лариса и Наташа даже не звонили. Почему я теперь должна чувствовать себя виноватой?
Мама вздохнула, и в этом вздохе было столько разочарования, что у Кати защемило сердце.
— Ты всегда была упрямая, — сказала мама. — Но я думала, что ты выросла. Что ты понимаешь, что такое семья. А ты… ты думаешь только о себе. А сёстры? Они же тоже твоя кровь. Раздели, Катя. Сделай, как честный человек.
— Мам, а если я разделю, что мне останется? — Катя не выдержала, её голос задрожал от обиды. — У меня нет ничего, кроме этой квартиры и дачи. У меня Вика, которой через три года поступать. У меня работа, где завтра могут сократить. Как мне жить? Как мне её поднимать? Почему я должна жертвовать всем, чтобы сёстры не обижались?
— Потому что они твоя семья, — отрезала мама. — И если ты этого не понимаешь, то я в тебе ошибалась.
Катя положила трубку и почувствовала, как мир вокруг рушится. Она сидела на диване, глядя на старое фото на стене — они вчетвером, она, Лариса, Наташа и мама, улыбаются на даче. Папа снимал. Тогда всё было просто. Тогда они были семьёй.
***************
Прошло два месяца. Лариса и Наташа перестали отвечать на сообщения. В соцсетях — тишина. На день рождения Кати от сестёр не пришло ни слова. Мама написала короткое: «С днём рождения, Катя». Без тепла, без любви.
Вика, вернувшись из школы, нашла маму на кухне. Катя сидела, листая старые фото в альбоме и плакала.
— Мам, ну хватит, — Вика присела рядом, обняла её. — Они не правы. Ты не должна отдавать то, что нам нужно. Мы с тобой справимся. Ты всё делаешь ради меня, я же вижу.
Катя посмотрела на дочь, и сердце сжалось. Вика была такой взрослой — её карие глаза, такие же, как у отца, были полны решимости. Но Катя чувствовала себя предательницей.
Она вспоминала отца — его усталую улыбку, его слова: «Ты сильная, Катя. Ты справишься». Но сейчас она не справлялась. Ей было одиноко. Обидно. Хотелось кричать, чтобы папа вернулся и всё исправил. Чтобы сёстры снова стали сёстрами. Чтобы мама не смотрела на неё с разочарованием.
— Вика, я не знаю, правильно ли я делаю, — Катя наконец заговорила, её голос был тихим, но полным боли. — Я их люблю. Ларису, Наташу, бабушку твою. Но я не могу отдать то, что нам нужно. Я не могу тебя подвести. А они… они думают, что я жадная. Что я их предала.
Вика взяла её за руку, её пальцы были тёплыми.
— Мам, ты просто хочешь, чтобы у нас было нормальное будущее. А они… они просто злятся. Но это не твоя вина. Это папа так решил. И он тебя любил. Он хотел, чтобы у нас всё было хорошо.
Катя почувствовала, как слёзы катятся по щекам. Она обняла Вику и подумала: «Я решения не изменю. Даже если весь мир будет против меня».
***********
Сёстры не подали в суд.
Однажды Катя встретила их возле магазина, но они лишь отмахнулись от нее:
— Мы не будем позориться и бегать за тобой, подавать в суды, — сказала Лариса.
Катя посмотрела на неё, и в груди что-то болезненно сжалось. Она хотела сказать, что любит их, что скучает, что не хотела этого. Но вместо этого сказала:
— Ларис, я сделала то, что должна была. Я просто хочу, чтобы у моей дочери была жизнь, где ей не придётся выживать. Как мне. Как всем нам.
Лариса покачала головой и они с Наташей ушли, не обернувшись.
Катя больше не искала их прощения. Она продала дачу, деньги положила на счёт для Вики — на учёбу, на будущее. Квартиру сдала жильцам. Теперь она была уверена в своём будущем и в стабильности для своей дочери.
******************
Прошёл год. Катя сидела на кухне, глядя на Вику, которая готовилась к экзаменам, что-то напевая под нос. На столе стояла старая кружка с надписью «Лучший в мире отец». Катя улыбнулась, вспомнив, как папа всегда заваривал в ней чай, даже когда она ворчала, что кружка слишком большая.
Сёстры не звонили. Мама иногда писала, но их разговоры были короткими, как телеграммы. Семья раскололась, как старое зеркало, и осколки уже не собрать. Но Катя научилась жить с этим. Если это их выбор, то она в этом не виновата.
