Андрей снова задержался на работе. Нелли сидела за столом и смотрела на остывший ужин. Запах запеченной курицы и трав смешался с ароматом свечи, которую она зажгла два часа назад — теперь воск стекал неровными каплями, как слезы. Включенный телевизор бубнил что-то о погоде, но она не слушала. Вместо этого прислушивалась к скрипу лифта в подъезде, к шагам на лестничной площадке — не его ли?
Но дверь не открывалась.
Она могла бы позвонить. Сказать: «Где ты?» или «Я волнуюсь». Но зачем? Он ответит тем же, чем всегда: коротким «Скоро» или раздраженным «Не доставай меня». А потом придет, уткнется в телефон, и между ними повиснет это тягостное молчание — будто они не двое, а двое поодиночке.
Они жили вместе уже пять лет.
Вчера Катя, ее подруга, скинула фото с крестин сына. На фоне — счастливые лица, красивое платье, муж Кати с малышом на руках. А сегодня в ленте мелькнуло очередное свадебное фото их общих друзей.
— Когда же вы? — спрашивали они.
— Мы не спешим, — отмахивался Андрей.
Но Нелли уже устала от этого «не спешим».
— Ты вообще хочешь на мне жениться?
Он только что вошел, скинул куртку, потянулся к холодильнику за пивом. Вопрос застал его врасплох — рука замерла на полпути.
— Конечно, хочу, — ответил он, но голос звучал глухо, будто слова застряли где-то в горле. — Сейчас не лучшее время для этого вопроса.
— А когда будет лучшее? — она взяла вилку в руку, будто первый раз её видела. — Когда ты купишь квартиру? Получишь повышение? Или когда нам обоим стукнет по сорок?
Он отвернулся, будто ища спасения в бутылочной этикетке.
— Не заводись, ладно? Я устал.
— Я тоже устала, — прошептала она.
Но он уже шел в душ, оставляя за собой тишину — густую, как туман, в котором они оба терялись все эти годы.
Андрей вырос, наблюдая, как рушится семья.
Он помнил отца — того, каким тот был до: смешным, сильным, подбрасывающим его, пятилетнего, до потолка. И того, каким стал после: с пустым взглядом, вечно пахнущим перегаром, бросающим в мать тарелками.
— Лучше никакого отца, чем такой, — как-то вырвалось у него в разговоре с другом.
Именно тогда он дал себе слово: если уж заводить семью, то только не такую. Только когда будет уверен, что не повторит эту ошибку.
Но уверенности всё не было.
Нелли была полной противоположностью его матери — спокойной, терпеливой, не склонной к истерикам. И всё же…
Каждый раз, когда она осторожно заводила разговор о свадьбе, Андрей ловил себя на мысли:
«А вдруг я ошибаюсь? Вдруг во мне спит тот самый монстр?»
Он видел, как его руки сжимаются в кулаки после трудного дня — совсем как у отца. Чувствовал, как подкатывает раздражение, когда Нелли просила о чём-то. И хотя он никогда не поднимал на неё руку и даже голос, страх жил где-то глубоко:
«А что, если это только начало?»
Однажды, после особенно тяжёлого разговора, Нелли спросила прямо:
— Ты боишься стать таким, как твой отец?
— Я не стану таким, — резко ответил он.
— Тогда в чём проблема?
— В том, что я не уверен, что смогу быть достаточно хорошим вместо него.
Она замолчала. Потом взяла его за руку:
— Никто не требует идеала. Я просто хочу, чтобы ты попробовал.
Но Андрей знал: для него «попробовать» — значит рискнуть разрушить ещё одну жизнь. И этот страх оказался сильнее даже любви.
— Мне нужно сначала встать на ноги, — Андрей вышел из душа, вытираясь полотенцем. В глазах стояла усталость после двенадцатичасового рабочего дня. — Хочу, чтобы у нас всё было идеально.
Нелли сидела за столом, ожидая его. В её взгляде читалось что-то между пониманием и усталым разочарованием — этот разговор они вели уже в сотый раз.
— А что для тебя «идеально»? — спросила она, и в её голосе не было упрёка, только искренний интерес.
Андрей замер. Он так часто произносил это слово, но никогда не задумывался о его содержании. В голове всплывали картинки: просторная квартира в центре (хотя они и так снимали уютную двушку у метро), иномарка последней модели (хотя его подержанная Toyota исправно служила уже пять лет), должность директора (хотя он и так получал втрое больше среднего по Москве).
Он не ответил. Потому что вдруг осознал — его «идеально» было похоже на рекламный баннер: глянцевое, но пустое внутри. Как будто он ждал какого-то волшебного момента, когда звёзды сойдутся, финансы удвоятся, а он внезапно превратится в другого человека — того самого «идеального» мужа, отца, добытчика.
Нелли ждала, наблюдая, как на его лице сменяются выражения. Она знала эту его черту — способность загонять себя в ловушку собственных нереалистичных ожиданий.
— Знаешь, — наконец, сказала она, осторожно выбирая слова, — идеальный момент не наступит никогда. А мы… мы можем быть счастливы здесь и сейчас. Просто такими, какие есть.
Андрей взглянул на их квартиру — на книжные полки, которые они собирали вместе, на фотографии их путешествий, на кота, мирно спящего в кресле. И впервые задумался: а что, если «идеально» — это не про условия, а про их двоих? Но страх сделать шаг в неизвестность снова заставил его промолчать.
Он лишь потянулся за пультом, выключил телевизор и взял в руки телефон, давая понять, что разговор окончен.
Андрей любил Нелли.
Любил, когда она смеялась над его глупыми шутками за завтраком. Любил, как она ворчала во сне, когда он осторожно перетягивал на себя одеяло. Любил даже её привычку оставлять чашки с недопитым чаем по всей квартире — каждая такая находка заставляла его улыбаться.
Но ещё он любил тишину.
Ту самую, что наступала, когда Нелли уезжала к родителям на выходные. Любил свои привычки — возможность разбросать носки по полу, не включать свет, засиживаясь за играми до трёх ночи, решать спонтанно сорваться с друзьями на рыбалку без долгих объяснений.
— Зачем нам штамп в паспорте? — спрашивал он в такие моменты, обнимая её за плечи, пока она мыла посуду. — Мы и так вместе. Разве этого мало?
Но Нелли хотела большего.
Не колец с бриллиантами, не пышного банкета в ресторане. Ей нужно было это почти неосязаемое, но такое важное — ощущение выбора. Чтобы каждое утро он просыпался и сознательно решал быть с ней. Не по инерции, не потому что «так сложилось», а потому что хотел этого.
— Штамп — это не про обязательства, — говорила она, глядя ему прямо в глаза. — Это про то, что среди всех возможных жизней ты выбираешь именно эту. Именно нас.
Андрей отводил взгляд. Он-то знал, что уже выбрал — выбрал её давно. Но слово «навсегда» всё ещё пугало своей окончательностью. Как будто ставя подпись в ЗАГСе, он навсегда хоронил того беззаботного парня, который мог в любой момент сорваться куда угодно.
— А если мы разведёмся? — вопрос вырвался внезапно, словно он долго носил его в себе, и теперь слова сами выплеснулись наружу. Андрей стоял у окна, спиной к Нелли, глядя на вечерний город, но видел совсем другие картины — счета адвокатов, дележ имущества, пустые комнаты их квартиры.
— Что? — Нелли замерла.
— Ну… это же дорого. Ипотека, алименты… — он говорил методично, как будто просчитывал бизнес-план, а не возможный конец их отношений. — Ты же знаешь, как у моего коллеги было — полквартиры отдал, ещё и на ребёнка платит…
Нелли тихо встала со стула и рассмеялась — горько, почти беззвучно. Этот смех больше походил на выдох, на последний пузырь воздуха, вырывающийся из тонущего корабля.
— Ты даже развод уже продумал, а жениться боишься, — произнесла она, и в её голосе не было злости — только усталое понимание. — Ты знаешь, что самое смешное? Ты боишься развода больше, чем того, что мы можем потерять друг друга прямо сейчас. Потому что развод — это цифры, документы, конкретные потери. А вот потерять любовь… это для тебя что-то абстрактное, да?
Андрей обернулся. В его глазах читалась растерянность — он не ожидал такой реакции. Он готов был к ссоре, к слезам, даже к молчаливой обиде. Но не к этой пронзительной ясности.
— Я просто… — он начал, но слова застряли в горле. Что он мог сказать? Что пытался защитить их обоих? Что хотел предусмотреть все варианты? Это звучало бы как оправдание, и они оба это знали.
Нелли медленно подошла к нему, остановившись на расстоянии вытянутой руки. Её лицо было спокойным, но в глазах стояла какая-то новая решимость.
— Если ты уже сейчас думаешь о том, как мы будем расходиться, — тихо сказала она, — значит, мы уже расходимся. Просто ещё не оформили это документально.
Она повернулась и вышла из комнаты, оставив Андрея наедине с его расчётами, страхами и внезапно нахлынувшим осознанием: все его попытки предусмотреть будущее могли уже сейчас разрушить настоящее.
Финал
Они расстались в один из тех непримечательных будних дней, когда жизнь обычно не меняется. Без скандалов, без разбитой посуды — просто Нелли пришла с работы на час раньше и начала тихо собирать вещи. Андрей застал её за этим занятием, когда вернулся домой.
— Ты… уезжаешь? — спросил он, застыв в дверях.
Нелли аккуратно складывала в чемодан свитера, которые он так любил на ней. Её движения были точными, выверенными — видно было, что это решение не спонтанное.
— Да, — ответила она, не поднимая глаз. — Я сняла квартиру. В центре.
Андрей почувствовал, как земля уходит из-под ног. Он представлял этот момент сотни раз, но сейчас понял, что не готов. Совсем.
— Мы можем… — начал он, но Нелли перебила:
— Нет, Андрей. Не можем. Я дала нам месяц после того разговора. Ты даже не попытался.
Она закрыла чемодан с тихим щелчком. Этот звук почему-то прозвучал громче хлопнувшей двери.
Нелли ушла не потому, что разлюбила. Любовь — странная штука, она не исчезает в одночасье. Она ушла потому, что, наконец, поняла: его страх перед обязательствами был сильнее любви. Что он боялся не брака, как такового — он боялся сделать осознанный выбор. Боялся сказать «да» не только ей, но и той жизни, которая за этим последует.
— Я не ждала обещаний на всю жизнь, — сказала она уже в дверях. — Я просила только одного — чтобы ты выбрал нас здесь и сейчас. Но ты так и не решился.
Андрей остался один. В квартире, которая внезапно стала слишком большой. Со свободой, которая теперь казалась слишком громкой. С телефоном в руке, где уже был набран номер Нелли — и стёрт пять раз подряд.
Он был свободен. Совершенно свободен. Мог делать, что угодно — ехать с друзьями на выходные, засиживаться на работе допоздна, оставлять носки, где попало. Но, почему-то, в первую же ночь он лежал на диване и смотрел в потолок, вспоминая, как Нелли ворчала во сне, когда он перетягивал одеяло.
И так и не понял, что было страшнее — потерять её или потерять себя. Потому что теперь, когда её не было рядом, он с ужасом осознавал: возможно, настоящий он — это тот человек, который смеялся вместе с ней над глупыми шутками за завтраком. А тот «свободный» Андрей, за которого он так цеплялся — всего лишь мальчишка, прячущийся от жизни за списком отговорок.
Утром на кухне он увидел её любимую чашку с недопитым чаем. Андрей машинально помыл и убрал её в шкаф — и только потом понял, что теперь некому будет оставлять эти чашки по всей квартире.
