— Не смей их приглашать! Слышишь? Ни под каким предлогом!
— Это же твой день рождения. Тридцать пять лет — серьезная дата.
— Плевать. Я их видеть не хочу.
— Стас, ну сколько можно? Десять лет прошло.
— И еще десять пройдет. И двадцать. Они для меня умерли.
Яна села рядом, взяла его руку. Горячая, напряженная. Как всегда, когда речь заходила о родителях.
— Ярослав звонил. Спрашивал, можно ли прийти.
— Ярик — да. Один. Без них.
— Он сказал, что мама плачет. Хочет тебя увидеть.
— Пусть плачет. Где она была, когда меня из дома выгнали? Когда я ночевал у друзей по очереди?
Старая история. Яна знала её наизусть. Второй курс университета, сложная сессия, отчисление. Отец — полковник в отставке, человек жестких принципов. «Позоришь семью — убирайся». И Стас убрался. В никуда.
— Ты же выкарабкался. Закончил другой вуз, работу нашел.
— Сам. Без них. А Ярику потом квартиру купили. И машину. Любимчик.
— Не злись на брата. Он не виноват.
— Я не злюсь. Но родителей на пороге не хочу видеть.
Яна вздохнула. Бесполезный разговор. Как всегда.
Вечером она мыла посуду, думала о своем. О маме, которую не видела три года перед смертью. Обиделась тогда на очередной запой, на побои, на унижения. Уехала в другой город, номер сменила.
А потом позвонила тетка. Мама умерла. Цирроз печени. Одна, в больничной палате.
До сих пор ночами снится. Мамин голос: «Яночка, прости меня». А она трубку бросала.
— О чем задумалась? — Стас обнял сзади.
— О маме.
— Опять себя грызешь?
— Не могу перестать. Надо было приехать. Хотя бы попрощаться.
— Она била тебя, Ян. Пропивала твою стипендию.
— Но она была больна. Алкоголизм — это болезнь.
— И что? Это оправдание?
— Нет. Но… я же могла простить. А теперь поздно.
Стас развернул её к себе.
— Не мучай себя. Ты сделала то, что могла. Спасла себя.
— А душу потеряла.
— Глупости. У тебя самая светлая душа, что я знаю.
Поцеловал в лоб. Яна прижалась к нему. Он не понимал. Не знал, каково это — жить с виной.
День рождения решили отмечать дома. Человек пятнадцать — близкие друзья, коллеги, Ярослав с женой.
С утра Яна крутилась на кухне. Салаты, горячее, торт заказали. Стас помогал — резал овощи, накрывал на стол.
— Ярик точно один придет? — спросил между делом.
— Обещал.
— Хорошо.
К семи начали собираться гости. Ярослав появился в половине восьмого. За ним в дверь протиснулись двое.
Отец — седой, прямой как палка, в строгом костюме. Мать — маленькая, в платье с цветочками, с коробкой в руках.
Стас застыл с бутылкой в руках.
— Что это значит?
— Стасик, сынок… — мать шагнула вперед.
— Я вас не приглашал.
— Мы сами пришли, — отец говорил жестко. — Имеем право.
— Никаких прав вы не имеете! Ярослав, какого черта?
— Брат, ну не гони. Они родители.
— Мне плевать! Убирайтесь!
Гости замерли. Кто с бокалом, кто с тарелкой. Неловкая тишина.
— Стас, не надо, — Яна тронула его за руку.
— Нет, надо! — он вырвался. — Десять лет вы меня не знали! Свадьбу мою игнорировали! Внука не признаете! А теперь явились?
— Мы хотели поздравить, — мать протянула коробку. — С днем рождения.
— Засуньте свои поздравления! Мне от вас ничего не надо!
— Станислав, прекрати истерику! — рявкнул отец. — Веди себя как мужчина!
— Как вы меня учили? Выгнать из дома того, кто оступился?
— Ты позорил семью!
— Я был студентом! Обычным студентом, который не сдал сессию!
— Из-за пьянок и девок!
— И что? Это повод вышвырнуть сына на улицу?
Мать заплакала. Отец побагровел.
— Мы дали тебе урок!
— Вы сломали мне жизнь! Если бы не Яна, не друзья — где бы я был?
— Не преувеличивай. Выжил же.
— Без вас выжил! И проживу!
Ярослав попытался встать между ними.
— Ребята, давайте успокоимся. Гости же…
— Пусть уходят! — Стас развернулся к двери. — Вон! Оба!
Отец выпрямился еще больше.
— Что ж. Теперь я точно знаю, что принял правильное решение. Все наше имущество достанется Ярославу. Все до копейки. А ты — ноль. Пустое место.
— Да мне плевать на ваши деньги!
— Посмотрим, как запоешь, когда мы помрем.
— Скатертью дорога!
Родители ушли. Мать всхлипывала, отец шел, чеканя шаг. Ярослав побежал следом, что-то говорил, уговаривал.
В комнате повисла тишина.
— Простите, — сказал Стас гостям. — Семейные разборки.
— Да ладно, бывает, — кто-то попытался разрядить обстановку.
Но праздник был испорчен. Гости быстро разошлись. Остался только Ярослав — вернулся бледный, расстроенный.
— Зачем ты их привел? — устало спросил Стас.
— Думал, помиритесь. Мама так просила.
— Проси сколько хочешь. Мне все равно.
— Брат, это же неправильно. Они старые уже.
— И что? Старость — индульгенция?
— Отец сказал про завещание серьезно. Тебе ничего не оставит.
— И слава богу. Не нужны мне их подачки.
Ярослав ушел. Яна молча убирала со стола. Стас сел на диван, уткнулся лицом в ладони.
— Я правильно сделал?
— Не знаю. Но понимаю тебя.
— Они даже не извинились. Пришли как ни в чем не бывало.
— Гордость не позволяет.
— А моя гордость? Мне можно было растоптать?
Яна села рядом, обняла.
— Нельзя. Но иногда… иногда лучше простить. Пока не поздно.
— Как твоя мама?
— Да.
— Это другое, Ян. Твоя мама была больна. А мои — просто жестокие люди.
— Может быть. А может, просто не умеют любить иначе.
Прошло три года. Обычное утро, Стас собирался на работу. Телефон — Ярослав.
— Брат, папа в больнице. Инсульт.
Внутри что-то оборвалось.
— Серьезно?
— Врачи говорят… говорят, может не выкарабкаться.
— Понятно.
— Ты приедешь?
— Не знаю.
— Стас, он отец. Что бы ни было.
Положил трубку. Яна смотрела вопросительно.
— Отец умирает.
— Поезжай.
— Зачем? Он меня знать не хочет.
— А ты? Ты хочешь, чтобы он ушел вот так?
Стас молчал. Вспоминал детство. Отец учит кататься на велосипеде. Рыбалка на озере. Первый класс — огромный портфель и папина рука.
Когда все сломалось? Когда отец из защитника превратился в тирана?
— Поезжай, — повторила Яна. — Потом будет поздно.
Больница. Запах лекарств и смерти. Мама сидела в коридоре — маленькая, седая, потерянная.
Увидела Стаса — вскочила.
— Стасик! Ты приехал!
Обняла. Он стоял как столб, не отвечая.
— Как папа?
— Плохо. Врачи… врачи не обнадеживают.
— Можно к нему?
— Он без сознания. Но говорят, слышит.
Палата реанимации. Отец на кровати — трубки, капельницы, мониторы. Не грозный полковник, а умирающий старик.
Стас сел рядом. Взял сухую руку — легкая, как птица.
— Папа, это я. Стас.
Тишина. Только писк мониторов.
— Я… я хочу сказать. Злился на тебя. Долго злился. За то, что выгнал. За равнодушие. За любовь к Ярику, а не ко мне.
Рука в его ладони дрогнула. Или показалось?
— Но знаешь что? Я прощаю. Слышишь? Прощаю тебя. За все.
Глаза отца приоткрылись. Мутные, но смотрят. Узнал.
— Папа?
Губы шевельнулись. Стас наклонился.
— Прос… прости…
Одно слово. Еле слышное. Но Стас услышал.
— Я простил, пап. Все хорошо.
Отец снова закрыл глаза. Но теперь лицо было спокойным.
Стас сидел, держал его за руку. Говорил — о работе, о семье, о внуке, которого дед так и не увидел.
Отец умер ночью. Тихо, во сне. Мама сказала — ждал. Ждал прощения.
После похорон Стас с Яной сидели дома. Пили чай, молчали.
— Как ты? — спросила она.
— Странно. Думал, буду злорадствовать. А внутри… пусто.
— Ты правильно сделал. Что приехал.
— Знаешь, он сказал «прости». Первый раз в жизни.
— Гордость сломалась перед смертью.
— Да. И моя тоже.
Яна подняла голову.
— Ян, прости себя. За маму. Она бы не хотела, чтобы ты мучилась.
— Откуда ты знаешь?
— Потому что родители любят детей. Даже такие, как мой отец. По-своему, криво, больно — но любят. И прощают все.
Яна заплакала. Стас обнял её, прижал к себе.
— Мы оба дураки. Держались за обиды, грызли себя. А надо было просто… просто простить.
— Теперь знаем.
— Теперь поздно.
— Для них — да. Но мы-то живы. И можем жить без этого груза.
За окном шел снег. Первый в этом году — чистый, белый. Как прощение. Как новая страница.
Стас думал об отце. О том, как они могли бы помириться раньше. Сколько времени потеряно на злость.
Но хотя бы успел. Хотя бы сказал. Хотя бы услышал.
А это уже немало.
