Арина швырнула папку на пол. Документы разлетелись по всей комнате — свидетельство о рождении, какие-то справки, фотографии. На одной из фотографий — худая женщина с пустыми глазами держит на руках младенца. Младенца, который потом станет Ариной.
— Мам! — заорала она так, что голос сорвался. — Мама, иди сюда! Немедленно!
Наталья Петровна вбежала в комнату, вытирая руки о фартук. Увидела разбросанные бумаги, побледнела.
— Арина, я…
— Ты мне врала! Всю жизнь врала! — Арина тыкала пальцем в документы. — Я приемная! Приемная, мать твою!
— Доченька, успокойся, давай поговорим…
— Не смей меня так называть! — Арина отшатнулась, когда мама попыталась ее обнять. — Двадцать три года! Двадцать три года ты мне врала!
Наталья Петровна села на кровать. Руки дрожали.
— Мы хотели сказать. Много раз собирались. Но ты была такая маленькая, потом подросток сложный, потом институт… Время шло, и становилось все труднее.
— А когда родилась Диана? — Арина смотрела на мать с ненавистью. — Когда у вас появился собственный ребенок, вы что, решили — зачем приемыш знать правду?
— Нет! Арина, нет! Ты всегда была нашей дочерью. Всегда!
— Вашей? Да неужели? А почему тогда Диане можно все, а мне вечно — «Арина, не позорь семью», «Арина, ты должна быть примером»? Потому что я чужая?
— Ты не чужая! — в комнату вошел отец. Сергей Иванович выглядел растерянным. — Аринка, дочь, мы любим тебя так же, как Диану. Точно так же.
— Врете! — Арина схватила фотографию с худой женщиной. — Кто это? Моя настоящая мать?
Родители переглянулись.
— Да, — тихо сказала Наталья Петровна. — Ее звали Оксана. Она… она отказалась от тебя в роддоме. Ей было семнадцать.
— Адрес! Дайте мне ее адрес!
— Арина, зачем? Прошло столько лет…
— Адрес, я сказала! Или я сама найду! — Арина уже собирала документы с пола. — Я имею право знать!
Сергей Иванович тяжело вздохнул, полез в шкаф. Достал старую записную книжку.
— Вот. Последний известный нам адрес. Но Арина, подумай…
Она выхватила листок и выбежала из комнаты. Через минуту хлопнула входная дверь.
Дом оказался на окраине города. Пятиэтажка, обшарпанный подъезд, запах мочи и перегара. Арина поднималась на третий этаж, сердце колотилось как бешеное.
Квартира двенадцать. Она позвонила. Тишина. Позвонила еще раз.
— Да иду я, иду! Че там! — донеслось из-за двери.
Дверь открыла женщина. Арина узнала ее сразу — те же скулы, тот же разрез глаз. Только теперь эти глаза были мутными, лицо опухшим, а от женщины несло перегаром.
— Че надо?
— Я… я Арина. Ваша дочь.
Женщина прищурилась, разглядывая ее.
— Дочь? У меня нет дочери.
— Есть. Была. Вы отказались от меня двадцать три года назад.
— А, эта… — женщина махнула рукой. — Ну и что приперлась? Денег хочешь? Нету.
— Я не за деньгами. Я хотела… узнать. Почему?
Оксана прислонилась к косяку, достала сигарету.
— Почему, почему… Молодая была, дура. Залетела от первого встречного. Родители из дома выгнали. Какой из меня мать в семнадцать лет? Правильно сделала, что отказалась.
— Правильно? — Арина не могла поверить в такое спокойствие.
— А что, неправильно? Ты же небось в хорошую семью попала. Выросла вон какая — чистенькая, одетая. А у меня что? — она обвела рукой убогую прихожую. — Жила бы со мной — такая же алкашка была бы.
— Вы… вы совсем не жалеете?
— О чем жалеть-то? Что правильное решение приняла? Я тебя даже на руки не брала. Родила — и сразу отказная. Чтобы не привыкать.
Арина почувствовала, как к горлу подкатывает ком.
— А отец? Кто мой отец?
— Да кто его знает. Вася вроде звали. Или Коля. Не помню уже. Пьяная была.
— Вы даже не помните?
— Слушай, че ты приперлась-то? Материнской любви захотелось? Так нету ее. Не было и нет. Я тебя не хотела, не ждала и рожать не собиралась. Аборт делать поздно было — вот и родила. А дальше — твои проблемы были. Точнее, тех, кто тебя удочерил. Все, иди отсюда.
— Но…
— Но-но-но! Сказала — иди! Нечего тут сопли распускать. Двадцать три года не нужна была — и сейчас не нужна. Пошла вон!
Дверь захлопнулась перед носом. Арина стояла на лестничной площадке, не в силах пошевелиться. В подъезде воняло, где-то этажом выше орал пьяный мужик, внизу плакал ребенок.
Она вышла на улицу и пошла куда глаза глядят. В голове крутились слова: «Не хотела, не ждала, не нужна была».
Арина сидела на лавочке в парке. Телефон разрывался от звонков — мама, папа, Диана. Она не отвечала.
Вспомнила, как в пять лет упала с велосипеда. Разбила коленки в кровь. Мама — нет, Наталья Петровна — подхватила ее на руки, целовала, дула на ранки. «Моя девочка, моя храбрая девочка, сейчас все пройдет».
Вспомнила, как в школе ее дразнили за веснушки. Папа — Сергей Иванович — сказал: «Знаешь, что такое веснушки? Это поцелуи солнца. Значит, солнце любит тебя больше всех».
Вспомнила, как родилась Диана. Ей тогда было семь. Она так боялась, что родители ее разлюбят, что теперь у них есть «настоящая» дочь. А мама взяла ее за руку и сказала: «Смотри, это твоя сестренка. Ты теперь старшая. Будешь ее защищать?» И Арина защищала. От всех и всегда.
Вспомнила выпускной. Папа плакал, когда вручал ей букет. «Моя дочь — золотая медалистка. Я так тобой горжусь».
Вспомнила, как выбирала платье на первое свидание, а мама сидела на кровати и давала советы. А потом заплела ей косу — красивую, сложную. «Ты у меня красавица. Только смотри, чтобы мальчик был хороший. Ты достойна самого лучшего».
Вспомнила тысячи моментов. Тысячи «люблю», тысячи объятий, тысячи «моя дочка», «наша Ариночка», «солнышко мое».
И вспомнила ту женщину. Пьяную, равнодушную. «Не нужна была».
Телефон зазвонил снова. Мама. Арина ответила.
— Доченька! Где ты? Мы с ума сходим!
— Мама… — голос сорвался. — Мамочка…
— Где ты, родная? Папа сейчас приедет за тобой.
— В парке… Возле фонтана…
— Держись, солнышко. Мы сейчас будем.
Через пятнадцать минут рядом остановилась машина. Из нее выскочили все — мама, папа, даже Диана. Семнадцатилетняя сестра первая добежала до нее, обняла.
— Дура ты! Как ты могла так нас напугать!
А потом были мамины руки. Теплые, родные. Пахнущие домом и ванилью — мама пекла пирог, когда Арина нашла документы.
— Прости нас, доченька. Прости. Мы должны были сказать раньше.
— Мама… Она меня не хотела. Совсем. Даже не помнит, кто мой отец.
— Знаю, родная. Знаю. Но мы тебя хотели. Очень-очень хотели. Пять лет не могли забеременеть. А потом нам сказали про тебя. Маленькую, в больничной кроватке. Одинокую. И мы сразу поняли — наша дочь. Наша Ариночка.
Папа обнял их обеих.
— Ты думаешь, родные — это только по крови? Родные — это те, кто ночей не спал, когда ты болела. Кто на каждый утренник приходил. Кто в институт провожал и встречал с практики. Кто сейчас места себе не находит, потому что ты пропала.
— Пап…
— И знаешь что? Я рад, что та женщина от тебя отказалась. Потому что иначе у меня не было бы дочери. Моей Арины. Понимаешь?
Арина кивнула, уткнувшись ему в плечо.
— А насчет Дианы… — начала мама.
— Не надо, мам. Я была дурой. Просто… Просто я думала, что я чужая.
— Ты не чужая! — Диана тряхнула ее за плечи. — Ты моя сестра! Которая била Ленку Козлову за то, что она мой портфель в лужу кинула! Которая контрольные по математике за меня решала! Которая… которая просто моя сестра. И точка.
Они стояли вчетвером, обнявшись, посреди парка. Люди оглядывались, но им было все равно.
— Поехали домой? — тихо спросила мама. — Пирог остывает.
— С вишней?
— Твой любимый.
— Мам… Прости меня. За все, что я наговорила.
— Нечего прощать, солнышко. Ты имела право злиться. Мы должны были рассказать давно. Просто… Просто ты всегда была нашей. С первого дня. С первой секунды. И мы боялись, что ты подумаешь иначе.
— Я дура. Я такая дура.
— Ты моя дочь, — мама поцеловала ее в лоб. — Иногда упрямая, иногда вспыльчивая, но моя. Наша. И это никогда не изменится.
Они сели в машину. Диана тут же начала болтать о какой-то ерунде — о своем парне, о контрольной по химии, о новом сериале. Обычная жизнь. Семейная.
Арина смотрела на родителей — папа вел машину, мама обернулась к ней и улыбалась. Ее мама. Ее папа. Ее сестра.
Ее семья.
Настоящая.
А та женщина… Та женщина просто родила ее. Дала жизнь — и только. А семью, дом, любовь — все это дали другие люди. Те, кто выбрал ее. Кто захотел. Кто полюбил.
— Мам, — позвала Арина.
— Что, доченька?
— Я люблю тебя. Вас. Всех.
— И мы тебя любим. Всегда любили и всегда будем любить.
Машина свернула на их улицу. Дом. Обычный дом, где она выросла. Где до сих пор хранится ее кроватка — мама не дает выбросить. Где на стене висят ее рисунки из садика. Где в альбомах — тысячи фотографий. Первый день в школе. Первый выпускной. Первая двойка и первая пятерка. Вся жизнь.
Ее жизнь.
В доме настоящих родителей.
