февраля 2022 года Ангелину впервые надели наручники. В этот момент единственной её заботой было: «Кто заберёт Веронику из детского сада?» Дочке было два с половиной года — совсем недавно Ангелина кормила её грудью, ни разу не оставляя ребёнка на ночь.
10 мая 2023 года ей вынесли приговор по статье 105 — умышленное убийство собственного мужа. Её осудили на восемь лет и четыре месяца.
Попал в суд — будешь осуждён.
Но к Новому году адвокатам «Консорциума женских неправительственных объединений» — организации, занимающейся защитой женщин, пострадавших от домашнего насилия, — удалось добиться пересмотра дела. Ангелину выпустили. Она рассказала изданию «Правмир» о том, через что прошла:
— Я заехала в колонию 23 октября 2023 года, а выехала оттуда 8 октября 2024-го. Пробыла почти год. До этого провела семь месяцев в СИЗО. В заключении мне исполнилось 39 лет.
Как бывший сотрудник правоохранительных органов, я понимаю, как составляются обвинительные акты. Приговор был основан исключительно на предположениях — фразы вырваны из контекста, доказательства — только показания свидетелей. Я всё время думала: «Так можно?» Но, оказывается, так теперь часто бывает: обвинительный уклон, отсутствие состязательности сторон. Попал в суд — и ты уже осуждён. Именно так судьи и видят свою роль.
Первая любовь — Виктор
Когда мне было 22 года, я встретила Виктора. Это были мои первые серьёзные отношения. Ему — 35. У него была своя ювелирная мастерская. Он был энергичным, деятельным человеком, но ещё в девяностых перенёс пневмонию, после которой в лёгких начали скапливаться жидкости. К тому же он много лет работал с расплавленным золотом, вдыхая вредные испарения. В результате образовалась неоперабельная туберкулёма. Три года я водила его по клиникам, а потом его не стало.
До сих пор во важные моменты жизни мне снится Витя — будто он берёт меня за руку. Перед судебным заседанием 12 сентября я видела его во сне, и это добавило уверенности, что выйду на свободу.
За всю нашу жизнь он ни разу меня не обманул. Когда мои сверстницы гуляли по клубам, я жила со взрослым мужчиной, который, можно сказать, дал мне воспитание. Он всегда говорил, что клубы — не самое полезное занятие. А когда мы с подругами просто собирались в кафе, то оказывались за уже заказанным столиком. Я чувствовала себя защищённо, словно за каменной стеной. На праздники Витя дарил мне золотые серьги, цепочки, браслеты. Особенно любила кулончик с ангелочком, который он сделал специально для меня.
Уже позже, когда я вышла замуж за Женю и начались конфликты, первой тревожной весточкой было даже не то, что он ударил меня, а то, что пропало всё моё золото. Я мечтала передать эти украшения Веронике!
Незадолго до смерти, когда Витя больше не мог работать, я решила поступить в полицию — нужно было как-то зарабатывать. Юридическое образование у меня имелось, требовалось всего лишь пройти курсы повышения квалификации в Высшей школе МВД и отработать практику. Я патриотка, хотела служить своей стране, и казалось, что правоохранительные органы — подходящее место для этого. Да и зарплата — около 50 тысяч рублей в месяц.
Витя тогда сказал: «Ты не справишься». И оказался прав. Я не представляла, куда иду. Оказалась внутри системы, где легко вешают вину на невиновного. Пыталась закрывать дела по примирению сторон, где это было возможно. После его смерти в 2015 году я уволилась.
Перед смертью он завещал мне квартиру, где мы вместе жили и делали ремонт. Но оставаться там без него было невыносимо. В марте 2018 года я продала её и купила другую — у отца Жени. Так мы с Женей и познакомились. Когда я впервые увидела его, показалось, что он удивительно похож на Виктора. Еще более странным было, что Вероника родилась в день рождения Вити. Все эти совпадения казались мне не случайными.
Муж — Женя
Женя родился в 1986 году, был старше меня на год. Мы временно оказались под одной крышей: я уже продала свою квартиру, а он еще не нашёл себе новое жильё. Иногда он просился переночевать, а я тем временем уезжала к маме. Другой бы давно потребовал ключи обратно, но я не могла выставить его на улицу. Я привыкла доверять людям. Всегда считала: если сама никого не обманываешь, то и тебя не обманут.
В какой-то момент Женя съехал, перед этим установил печку и стиральную машину. Потом приходил помогать собирать мебель — всё бесплатно. Он купил квартиру в соседнем доме и стал заглядывать ко мне всё чаще. С апреля мы начали жить вместе. Лето пролетело незаметно — на выходных ездили загорать, пару раз выбрались на Байкал. Мы выглядели как счастливая пара.
Подруги говорили, что мне повезло: внимательный, обходительный, рукастый, умеющий открыть дверь и донести сумки. Говорит спокойно, тихо, как настоящий джентльмен. Никто никогда не видел его пьяным. Ростом он был чуть ниже меня, но в тридцать лет такие мелочи уже не важны. Осенью он сделал предложение — я согласилась. Мне хотелось родить ребёнка.
В декабре сыграли свадьбу. И вот тогда мама впервые заметила:
— Знаешь, мне кажется, у него проблемы с алкоголем.
— Не придира́йся, мам, со мной такого нет.
В январе я узнала, что беременна. Финансы стали проблемой — из-за пандемии мужа перестали платить за ремонт в домах управляющими компаниями, страну закрыли на карантин. А с 2021 года Женя начал сильно пить.
Во время следствия меня спросили: изменял ли он?
— Нет, точно нет, — ответила я.
Следователь сказал:
— Простите, но у него была другая девушка. Есть документы, подтверждающие это.
Она давала показания против меня и приходила в суд. Было стыдно и больно, будто обо мнение обо мне попросту вытерли ноги. Хотелось бы узнать раньше, чем быть застигнутой врасплох. Думаю, она появилась в тот период, когда мы ссорились, жили в разных комнатах, но ради дочки старались сохранить хотя бы дружбу.
У Жени была первая жена, которая запрещала ему видеться с сыном. Я не хотела повторять эту ситуацию — ребёнку нужен отец. И постоянно напоминала Жене: «Ты свободен, можешь уйти». Но он говорил одно и то же:
— Я только с вами. Вы мои любимые девочки.
Еще один шок, который меня ждал на пути следствия — прошлое Жени. Я знала лишь, что он какое-то время работал в органах. А он уверял, что никогда не судим.
До сих пор сложно описать Женю. Наверное, он был человеком-хамелеоном. Загулы случались часто, но домой он обычно возвращался трезвым.
Я неоднократно давала ему второй шанс — ведь он хорошо относился к Веронике и убедительно просил прощения. Ласковый, мягкий, заботливый… Как кот: напакостил, а потом мурлычет.
Впервые муж ударил меня в висок. Я позвонила его отцу, Юрию Анатольевичу. Он сказал:
— Не ссорься с ним, я сам проведу беседу. Больше такого не повторится.
Но всё происходило снова и снова. В полицию я никогда не обращалась — стыдно. Я ведь сама там работала, всех знала. Только что стала женой, родила ребёнка — и вот: меня бьёт муж.
После первого случая Женя вернулся покаявшийся. Похоже, отец надавил. Их отношения были напряжёнными, но я всячески пыталась их помирить — ради Вероники. Она не виновата, что между нами не сложилось.
Юрий Анатольевич
Когда я оказалась в ИВС, кто-то сказал:
— Ты вообще в курсе, кто твой свёкор?
Выяснилось, что до пенсии он возглавлял отдел наркоконтроля, был влиятельной фигурой, своего рода серым кардиналом, и успел нажить множество врагов. К 2013 году, когда я пошла работать в полицию, и его, и Женю уже там не было.
Юрий Анатольевич вышел из глухой деревни, но благодаря службе в МВД смог пробиться и ощутить вкус власти. Отношения с ним у нас были нормальные, но он был очень жёстким человеком, не терпевшим возражений. Однажды — и он сразу превращался в деспота. Об этом даже воспитатели детского сада отзывались.
Женина мама умерла примерно за пять лет до нашей встречи — по всей видимости, от рака. Но Женя винил в её смерти отца. Несколько лет спустя Юрий Анатольевич женился на женщине моего возраста, однако вскоре она уехала в Иркутск, оформила развод дистанционно и прислала документы по почте. Для него это стало личным унижением: как он воспринимал — люди подумают что угодно.
Своё раздражение он решил выместить на нас. Пришёл домой без предупреждения, начал скандалить. Было около 10 утра, мы только проснулись, даже не оделись. Он звонил в дверь, я пошла открывать в майке и шортах — на улице стояла жара. Позже на суде он заявил, что я нарочно показывала ему «зад» — именно такими словами он выражался в зале суда. Тогда они с Женей сильно поссорились, и Юрий Анатольевич сказал сыну: «Ты мне больше не сын». Я вступилась за мужа и спросила:
— Почему вы себе позволяете врываться без предупреждения, кричать и пугать двухлетнюю внучку?
После этого случая Юрий Анатольевич перестал со мной общаться, а с Женей они стали заклятыми врагами, порой доходило даже до драк. На суде же он изображал скорбящего отца.
В ту ночь
В последний день мы вместе с Женей и Вероникой ходили по магазинам, потом он помыл машину — она была моя, но он часто ею пользовался. Вечером он сидел у себя в комнате, пил и разговаривал по телефону. Я только успела уложить ребёнка и погасить свет.
Услышав, что он собирается уйти, я выбежала следом, чтобы забрать ключи от машины — он был пьян, мог попасть в аварию, а мне нужно было и Веронику в сад отвезти, и подработать риелтором. Он хлопнул дверью, а я стала кричать с балкона, чтобы он вернул банковскую карту (его счета были заблокированы, и он использовал мою). Он уехал, я звонила несколько раз — не отвечал. Перед выходом он порвал фотографию своего отца.
Я уснула, а проснулась от того, что он стоял надо мной и дышал перегаром:
— Ангелина, пойдём поговорим.
Я встала, пошла за ним. Сонная, ведь вставала рано — с Вероникой. Уже давно устала от его истерик. Говорю: — Ты взрослый человек, а ведёшь себя как ребёнок. Оставь меня в покое, сам за себя отвечай. Мы скоро съезжаем.
И тут началось. Он шатался, глаза были стеклянные, зрачки расширены, и в движениях ощущалось странное возбуждение — такое после алкоголя не бывает.
Он ударил меня головой об край ванной, я потеряла сознание. То, что происходило дальше, помню смутно.
Очнувшись, я попыталась пройти в комнату, а он пошёл за мной с ножом. Тогда я заперла Веронику в детской, чтобы она ничего не услышала, и завела Женю в ванную, надеясь там его запереть. Толкнула — он упал, рука застряла в дверном проёме, нож выпал. Я подняла его, но в этот момент Женя встал. Раздался плач Вероники. Когда слышишь плач собственного ребёнка, всё внутри выключается — ты понимаешь, что должен быть рядом.
Начала размахивать ножом, чтобы он не приближался. Не для удара — просто отпугнуть. Он же шагнул ко мне грудью, пытаясь отнять нож, поранил правую руку. А затем подошёл совсем близко — и, видимо, нож попал ему в область сердца…
Я даже не сразу осознала, что произошло. Бросила нож и побежала к ребёнку. Он вошёл в комнату, держась за грудь, и сказал: — Вызови скорую.
Его взгляд стал вдруг нормальным, не таким, как раньше. У меня всё внутри сжалось. Затем он попросил воды. Я принесла минералки — язык у него был синий.
Скорая приехала, начала оказывать помощь, но спустить его вниз не успели — он умер на руках у врачей. Потом они официально зафиксировали, что к их приезду он уже был мёртв — так им проще было оформить документы.
Затем вызвали следственно-оперативную группу, провели осмотр, тело отправили в морг. Я позвонила Юрию Анатольевичу, он приехал и сказал:
— Не бойся, Ангелина. Тебя не заберут. Отвезут, допросят — и вернёшься.
Он унёс с собой разорванную фотографию. Возможно, хотел скрыть свой конфликт с сыном? Позже выяснилось, что у Жени была свежая шовная рана на ноге. Скорее всего, в ту ночь он был у отца, между ними случилась драка, после чего он обращался в травмпункт. В этой семье рукоприкладство было в порядке вещей, хотя все старались это скрывать. У Жени были конфликты даже с младшим братом, который как-то позвонил мне и сказал: «Прости, я твоему нос сильно разбил». Часто Женя приходил то с перевязанной ногой, то с повреждёнными пальцами. Я не задавала вопросов — мы всё равно планировали разъехаться.
Битва за Веронику
Когда пришла полиция, Вероника не спала. Я знала, что если начну рыдать, напугаю её ещё больше. Дом был полон чужих людей — криминалисты, следователи, медики, оперативники. Я взяла Веронику на руки, прижала к себе, пытаясь успокоить. Юрий Анатольевич сказал:
— Собери Веронику, она поедет со мной.
Что я могла сделать? Меня ждали медицинское освидетельствование и допрос. В восемь утра меня увезли в ИВС. Даже матери не сообщила — не было сил и слов. Она узнала на следующий день и спросила, почему я не отдала Веронику ей. Но в состоянии шока сложно продумать всё сразу. Тогда мне казалось, что Юрий Анатольевич на моей стороне.
Через сутки меня выпустили из ИВС под подписку. Я сразу переехала к маме и попросила Юрия Анатольевича привезти Веронику. Он ответил:
— Подожди, я занят.
Попыталась забрать девочку сама — не пустили. Потом узнала, что из Иркутска приехала его бывшая жена — та самая, которая развелась с ним по почте. Вечером они приехали вдвоём, и именно она передала мне Веронику из рук в руки. Мы обнялись, она пожелала мне сил и сказала, что будет молиться за меня. Тогда я поняла — ждёт меня что-то плохое.
А внучка стала бояться деда. Не знаю, что произошло за те часы, что она была у него. Скорее всего, не могла заснуть без моей груди, плакала, а он оставлял её одну в комнате и гасил свет. Когда Юрий Анатольевич приехал к нам с мамой, Вероника кричала: «Уходи!», жалась ко мне и даже пыталась закрыть перед ним дверь.
С этого момента всё начало меняться. Я поняла, что бывший свёкор стал моим врагом. Он сказал:
— На тебя повесят все его раны, сядешь на 15 лет.
И действительно, все раны, в том числе и на ноге, вменили мне по статье 115 (умышленное причинение лёгкого вреда здоровью с применением оружия или предмета, используемого в качестве оружия), тем самым утяжелив статью 105 (умышленное убийство). Получилось, что я не только убила мужа, но и покалечила его ранее.
Юрий Анатольевич объездил врачей скорой помощи, после чего одна фельдшер заявила, что у Жени был «распорот живот». Всего со стороны свёкра выступило 20 человек, давших показания против меня. Среди них даже была первая жена Жени, которую я никогда не видела и не знала. Именно на основании этих показаний меня и осудили.
Свёкор делал всё возможное, чтобы я получила максимальный срок. Даже пытался отдать Веронику в детдом, чтобы лишить меня права на досрочное освобождение — если ребёнку нет 14 лет, мать могут отпустить раньше.
С детдомом не вышло, и тогда он пошёл другим путём. Как только меня заключили, мама начала оформлять опеку над Вероникой. Логично — девочка была прописана у бабушки и проживала с ней. Но Юрий Анатольевич стал давить на опекунский совет: на каком основании ребёнка сразу отдали бабушке, если у него, как у деда, тоже есть равные права? Грозился написать жалобу, если вопрос не решится.
Потом он даже судился с моей мамой за право встречаться с Вероникой, обвиняя нас с матерью в том, что у ребёнка больное сердце. Хотя на самом деле у Вероники был врождённый порок, который мы успешно вылечили операцией вскоре после рождения.
Он даже потребовал компенсации морального вреда за то, что не видел внучку. При этом, пока я работала, каждый месяц переводила ему 8 тысяч рублей — приличная добавка к пенсии.
Пока я находилась в заключении, Юрий Анатольевич в третий раз женился — на 45-летней женщине с двумя детьми. Теперь у него была «полноценная семья», и он мог представить себя заботливым родителем. Но как раз в этот момент меня выпустили, и судиться ему пришлось бы уже со мной — вот и остались все его планы ни при чём.
Как я сидела
В СИЗО я познакомилась с двумя людьми, которые стали для меня важны: Надеждой Владимировной и Юлей.
Сначала я оказалась в одиночке. Вроде бы потому, что как бывший сотрудник силовых структур, могла содержаться только с такими же. Тогда мне это казалось изоляцией, хотя сейчас понимаю: условия были вполне приличные, даже дали постельное бельё. Но человеку, внезапно вырванному из привычной жизни, всё кажется чудовищным. Я была подавлена, не могла есть, не могла осознать, как так получилось.
Однажды через окошечко в двери ко мне заглянула женщина. У неё были карие глаза, добрые, внимательные, и мягкий, спокойный голос. Представилась тюремным психологом и предложила какие-то тесты. Думаю, ей нужно было понять, кто я и в каком состоянии нахожусь. Потом она начала давать мне книги из библиотеки и звать к себе в кабинет. Мы говорили обо всём — о жизни, о работе, об образовании. Именно Надежда Владимировна помогла мне выбраться из депрессии.
Юля сидела в соседней камере — мы их называли клетками. Как-то перебросились парой слов, и она сказала:
— Не бойся, здесь всё не так страшно, как в кино показывают.
Потом мы несколько раз вместе ездили на суд — у нас была одна судья. Заметила, что Юля всегда аккуратная, накрашенная.
— А можно здесь краситься? — спросила я. — Конечно, жизнь ведь продолжается, даже в тюрьме.
С тех пор я стала просить родных в передачах тушь и помаду. Красишься, смотришь в зеркало — и уже не так грустно. Наверное, это своего рода самозащита.
У Юли статья 162 часть 4 — разбой с применением насилия. Ей дали 13 лет. Перед Новым годом я отправила ей передачу — её колония недалеко от Иркутска.
А вот в моей колонии мне не удалось ни с кем сблизиться. Это было исправительное учреждение в Хакасии, предназначенное для бывших сотрудников силовых структур. В нашем отряде были гособвинители, судьи, адвокаты, приставы, налоговики, работники ФСИН. Очень разный состав, но все с определённой профдеформацией. Люди никак не могут принять, что их высокий статус теперь в прошлом, что им может отдавать приказы молодой опер, которому всего 26 лет. Или что какая-то «дознавалка», вроде меня, делит с ними нары на равных.
Меня провоцировали, но я старалась не реагировать, шутила или молчала. Мы живём вместе круглые сутки — мне не нужны лишние конфликты. Я должна беречь себя ради семьи. А у многих девочек вообще нет никого за стенами — ни родных, ни друзей. Посылки им не приходят. Делиться продуктами запрещено внутренним уставом. За такое могут отправить в строгий отряд на полгода. Вот сидит Света, которой присылают авокадо, а Оля не видела чайного пакетика. Какое между ними может быть общение?
Но несмотря ни на что, мы старались оставаться женщинами. Красили друг другу волосы, завивали щипцами, вместо масок для лица использовали кофейную гущу. Начальник колонии часто напоминал:
— Девочки, вы — женщины, не забывайте об этом.
Работа у нас была разная. Самая тяжёлая — кочегарка, где вручную таскаешь уголь и закидываешь его в котлы. Мне её не давали из-за здоровья. Работала в основном в столовой и на других объектах.
Время в колонии останавливается. Не знаешь, какой сегодня день недели. Однообразие: будни — работа, выходные — снег чистим или что-то ремонтируем.
Благоустройством занимаются сами заключённые — рабочих рук больше нет. Из развлечений — телевизор: Муз-ТВ, «Домашний», «Культура» и новости на Первом канале. Раз в год выпрашивали фильм — новогодние каникулы крутили «Один дома» без перерыва. К концу мы его уже не выносили.
По сравнению с СИЗО в колонии легче — ты не в четырёх стенах, а на свежем воздухе. Вокруг сопки, Енисей, вечернее небо, звёзды почти рукой достать. Только заборы и ветра, что душу выдувают, портят впечатление.
Единственная радость — звонки домой: два видеозвонка в месяц и три аудиозвонка в неделю.
Как вернулась
13 сентября 2023 года прошла апелляция, и, несмотря на веские аргументы, приговор остался в силе. 27 февраля, когда я уже находилась в колонии, состоялась первая кассационная инстанция. Я надеялась на объективность, ведь кассация — это коллегиальное решение, а не единоличное. К тому же тогда к делу подключился «Консорциум женских неправительственных объединений», история получила широкую огласку, люди начали сочувствовать. Но приговор не изменился. Тогда я решила больше ни на что не рассчитывать и просто принять свою реальность.
Перед повторной кассацией твёрдо сказала себе: «Откажут». Обычно этот этап занимает два месяца. Когда пошёл третий, я попросила брата проверить в интернете статус заявления. Он ответил:
— Дело запрошено в Москву.
И впервые за долгое время во мне снова проснулась надежда.
Заседание назначили на 12 сентября 2024 года. В голове был вихрь мыслей: радоваться или готовиться к худшему? Вдруг увеличат срок? Я ещё не знала, что Верховный суд согласился с доводами защиты и удовлетворил жалобу. Дело направили в апелляционную инстанцию, чтобы пересмотреть с учётом необходимости обороны.
Наконец пришло постановление. Прочитав его, я буквально онемела. Там чёрным по белому было написано: «Отсутствует состав преступления по статье 105». Меня бросило в жар. Я аккуратно сложила бумагу, положила в шкаф и никому не сказала ни слова. Только позвонила адвокату:
— Оксана Валерьевна, что это?!
Она тоже не могла поверить:
— Подожди, дождемся заседания.
12 сентября прошло заседание по видеоконференции, которое заняло всего пару минут. Генеральный прокурор зачитала постановление до конца и добавила:
— Прошу отменить приговор, вернуть дело в апелляционную комиссию и этапировать заключённую в СИЗО по месту регистрации.
Связь оборвалась. Вряд ли меня будут возвращать обратно в колонию из-за формальности. Неужели освобождают? С того дня я жила, как на чемоданах. Ждала официальные документы с печатью. И они пришли.
Впереди был двухмесячный этап, плесневелые матрасы, но это был путь домой.
Когда я добралась до СИЗО в Ангарске (ближайшего к Усолью-Сибирскому, где я живу), написала маме: «Я дома». А мой брат Игорь уже собирал передачу с тем самым вкусным, что нельзя было отправить в колонию.
Мне даже приятно было вернуться в знакомое СИЗО. Многие там меня помнили с 2022 года — история у меня была громкой. Мой свёкор, Юрий Анатольевич, который всеми силами добивался максимального срока, ещё на свободе рассказывал, что я — асоциальная алкоголичка и сумасшедшая. Эта репутация дошла и сюда, но многие ей не верили. Я не оправдывалась, но даже конвоиры иногда говорили:
— Да ладно, вроде нормальная девчонка.
Теперь они были рады, что оказались правы.
Заседание откладывалось четыре раза, но 5 декабря в 10 утра оно всё-таки состоялось. Судья зачитала решение:
— Немедленно освободить из-под стражи.
И спросила:
— Ангелина Сергеевна, вы хорошо услышали приговор?
Это слово — «немедленно» — мне очень понравилось. Неужели уже через два часа я выйду отсюда?
Вбегаю в СИЗО — всё, думаю, освободили, еду домой. Быстро собираю вещи. Сумка полупустая — многое я отправила в колонию, кому-то пригодится. Сижу готовая. Заглядывает сотрудница:
— Ваш брат уже ждёт.
Меня выводят в холл, все поздравляют — атмосфера почти праздничная. И вдруг я размякла. Будто стержень выдернули изнутри. Такая усталость накатила, будто на меня обрушились все тяготы мира. За эти два часа я постарела лет на десять.
Дома
Мама ахнула, как только меня увидела:
— Ты вся черная!
Я и сама не узнала себя в зеркале. С того момента, как Женя ударил меня об ванную, в голове начал скапливаться лишний жидкость. Теперь при любом стрессе на лице появляется отек — даже от положительных эмоций организм реагирует болезненно. Недавно прошла курс капельниц, и стало чуть легче: отеки начали спадать.
Мама даже не успела толком подготовиться к моему возвращению. Она очень боялась, что оно снова сорвётся:
— Уж сколько раз я тебя ждала после этих судов. Квартиру наводила, наготовила всего, а тебя нет. Решила: пока порог не переступишь — не поверю, что ты дома.
Игорь сразу побежал в сад за Вероникой. Говорит ей:
— Мама вернулась!
А она не понимает:
— Как это — дома?
У меня есть видео: моя дочка подбирает палку, машет ею, как волшебной палочкой, и шепчет заклинание:
— Мама, приди! Мама, появись!
Потом садится на лавочку и грустно говорит:
— Кажется, не сработало…
Наверное, к тому моменту она уже устала ждать.
Мне было страшно выйти к ним. Как отреагирует Вероника? Я беру её на руки, целую и говорю:
— Доченька, пойдём домой!
— А ты больше не уедешь? — смотрит она на меня.
— Нет, я никуда не уйду. Буду только с тобой.
Двое суток она мне не верила. Подходила, заглядывала в лицо, но без особой реакции. Мы спали вместе, но осознать, что я рядом, она никак не могла. Когда же до неё дошло, она будто начала возвращаться во времена, когда мы были вместе — на полтора года назад. Показывает: «Так делай! А теперь вот так!»
Она чувствовала, что станет легче, если мы возьмём всё с того самого места, где нас разлучили.
Я не видела её год и семь месяцев. Пропустила два дня рождения. Не успела оглянуться — и ей уже пять.
В детском саду гордо заявляет воспитательнице:
— За мной моя мама пришла!
Однажды днём я уехала в пенсионный фонд, а забирала Веронику из сада бабушка. Как же она испугалась, моя бедная девочка. Они с мамой ждали меня во дворе. Когда я подошла, Вероника бросилась ко мне с криком:
— Мама!
У меня сердце сжалось от её страха. Но с другой стороны — я счастлива, что она меня так любит. Вероника — смысл моей жизни. Родила её в 34 года. Не ради мужчины, не ради чего-то ещё — просто для себя.
Что дальше
После полиции работала администратором в Доме культуры «Мир»: организовывала праздники, кружки для детей. Эта работа казалась мне раем, но потом ушла в декрет и уволилась.
Когда была под следствием, родные буквально силой выводили меня из дома — хотели хоть немного отвлечь от кошмара, который тогда был моей жизнью. Начинала оператором на АЗС, недалеко от дома. Потом, когда снова смогла соображать, меня повысили до администратора зала. Иногда приходилось работать сверхурочно, но зато в месяц получалось около 70 тысяч — для нашего региона совсем неплохо. Обещали перевести на более высокую ставку, как только закончится следствие. Никто не думал, что мне дадут реальный срок. Сейчас меня ждут обратно — после Нового года.
После смерти Жени весь мир для меня как будто потускнел. Жить не хотелось, терзаемая виной. Странно, но именно следствие и суды давали какое-то облегчение. На свободе, среди обычных людей, я бы чувствовала себя чужой — и вина съела бы меня изнутри. А в заключении все такие же, как я, тоже через что-то прошли. За этот год я стала сильнее, мне стало неважно, что обо мне думают. В колонии перестаешь зацикливаться на том, хорошо к тебе относятся или плохо. Мне нужно жить ради дочки. Зачем себя разрушать? Я взяла себя в руки, и во мне проснулась какая-то тяга к жизни.
Я не скрываю, что была в заключении. Гордиться тут нечем, но и стыдиться не за что. Это часть моей истории. Возможно, этот опыт научит меня лучше разбираться в людях.
Недавно ходила на исповедь и встретила батюшку, к которому сразу потянулась. Он сказал, что даже если это была необходимая оборона, всё равно это грех, который нужно отмаливать всю жизнь. Веронику я крестила. Когда она повзрослеет, обязательно расскажу правду — первой заведу разговор. Про Женю плохо говорить не стану: он её отец, и его уже нет. Да и не хочу, чтобы её разрушали негативные чувства, как это случилось с ним и его отцом.
Если Юрий Анатольевич когда-нибудь заговорит со мной по-человечески, я приму его. Иногда кажется, что однажды он придёт ко мне — жизнь непредсказуема, и порой мы причиняем боль тем, кто потом протянет нам руку помощи.
Недавно я звала его заехать, повидать внучку. Но он так и не приехал.
