— Леша, у меня опять сердце колотится! — голос Лидии Петровны дрожал, словно она вот-вот упадёт в обморок. — Ирочка, родная, принеси мне корвалол из аптечки!
Ирина стояла на кухне, держа в руках недовытертую тарелку. Вода капала с неё на линолеум, но она не замечала. Третий раз за неделю. Третий! И всегда в тот момент, когда она собиралась заняться своими делами.
— Мам, что случилось? — Алексей бросил газету и заторопился к матери, которая театрально прислонилась к стене в коридоре.
— Ой, сыночек, не знаю… Видно, давление скачет. А может, это от того, что я волнуюсь за вас. Ты же знаешь, как я переживаю, когда в доме не всё гладко.
Ирина поставила тарелку в сушилку и медленно повернулась. Лидия Петровна стояла у стены, одной рукой держась за сердце, другой обмахиваясь платочком. Но глаза… глаза внимательно следили за реакцией сына.
— Ира, ты слышала? Мама плохо себя чувствует! — Алексей обернулся к жене с укоризной в голосе.
— Слышала, — сухо ответила Ирина. — Лидия Петровна, может, лучше к врачу сходить? Раз уж так часто беспокоит.
Свекровь вздрогнула, словно её ударили.
— К врачу? А зачем мне врач, когда рядом есть семья? Врачи… они же ничего не понимают в душевных переживаниях. А у меня всё от нервов, от того, что я чувствую себя обузой в этом доме.
— Мам, ты что такое говоришь! — Алексей обнял мать за плечи. — Какая ты обуза? Это твой дом!
— Твой дом, сыночек, но не все это понимают, — Лидия Петровна скосила глаза на Ирину. — Некоторые считают, что старикам тут не место.
Ирина почувствовала, как внутри всё сжимается. Опять. Опять эта песня про обузу, про непонимание, про то, как тяжело старому человеку. А ведь всего час назад Лидия Петровна весело болтала с соседкой о новом сериале и смеялась так громко, что слышно было через стенку.
— Я никогда не говорила, что вам тут не место, — Ирина постаралась сохранить спокойный тон. — Просто думаю, что если проблемы со здоровьем, то стоит их проверить.
— А! Значит, ты думаешь, что я притворяюсь? — голос свекрови задрожал ещё сильнее. — Думаешь, старая дура выдумывает болезни, чтобы привлечь внимание?
— Мам, успокойся, пожалуйста, — Алексей растерянно метался между женой и матерью. — Ира же не это имела в виду. Правда, Ир?
Ирина молчала. Что она могла сказать? Что да, именно это она и имела в виду? Что за последние полгода научилась отличать настоящее недомогание свекрови от спектакля? Что приступы всегда случаются в самый неподходящий момент: когда они с Алексеем планируют поехать к её родителям, когда собираются в театр, когда она просит помочь по дому?
— Ладно, — устало сказала Ирина. — Сейчас принесу корвалол.
Она пошла в ванную, достала из аптечки пузырёк и вернулась в коридор. Лидия Петровна уже сидела на стуле, который предусмотрительно подставил Алексей, и махала веером из старого журнала.
— Спасибо, дорогая, — свекровь взяла пузырёк, но не спешила его открывать. — Знаешь, а может, это всё-таки от того, что в доме тяжёлая атмосфера? Я же чувствую, когда кто-то меня не любит.
— Мам, перестань, — Алексей погладил мать по руке. — Ира тебя любит. Просто она устаёт на работе.
— Конечно, устаёт, — кивнула Лидия Петровна. — А я что, не устаю? Я что, не работала всю жизнь? Только тогда на старости лет ещё и дома покоя нет.
Ирина стиснула зубы. Вот он, коронный номер. Сначала болезнь, потом обвинения в чёрствости, затем рассказы о трудной жизни. И в финале — слёзы и примирение, где она, Ирина, будет выглядеть виноватой.
— Лидия Петровна, давайте я лучше вызову скорую? — предложила она. — Раз вам так плохо.
Свекровь резко подняла голову. В её глазах мелькнуло что-то похожее на испуг.
— Зачем скорую? Мне уже лучше становится. Вот видишь, как забота действует? — она погладила руку сына. — А скорую… не надо скорую. Они же таких стареньких не понимают.
На следующий день Ирина задержалась на работе. Когда она вернулась домой в половине седьмого, на кухне её ждал накрытый стол и улыбающийся муж.
— Мама сегодня пирожки испекла, — сказал Алексей, целуя жену в щёку. — С капустой, твои любимые.
Ирина повесила сумку и прошла на кухню. Лидия Петровна стояла у плиты, помешивая что-то в кастрюле. Никаких признаков вчерашнего недомогания.
— Ирочка, садись скорей, пока горячие, — свекровь повернулась с улыбкой. — А то я уж думала, может, что случилось? Обычно ты раньше приходишь.
— Работы много было, — коротко ответила Ирина, садясь за стол.
— Конечно, работы, — понимающе кивнула Лидия Петровна. — Ты же у нас карьеристка. Дом подождёт, а карьера не подождёт.
Алексей поперхнулся чаем.
— Мам, при чём тут карьера? Ира хорошо работает, это же замечательно.
— Замечательно, сыночек, конечно замечательно, — свекровь села напротив Ирины и внимательно посмотрела на неё. — Только вот семья тоже важна. А то получается: на работе она незаменимая, а дома… Ну да ладно, не будем об этом.
— О чём не будем? — Ирина подняла голову от тарелки.
— Да ни о чём, родная. Просто я вчера всю ночь не спала, думала. После того приступа. И поняла, что мне, может, пора к детям съездить, в Воронеж. Погостить. А то чувствую, что здесь лишняя.
Алексей уронил вилку.
— Мам, ты о чём? Какая ты лишняя?
— Да нет, сыночек, я всё понимаю. Молодым нужно пожить отдельно, без старших. Это естественно. Я не обижаюсь.
Голос Лидии Петровны дрожал от благородной грусти, а глаза не отрывались от лица Ирины, ожидая реакции.
— Мама, мы же обсуждали это сто раз, — Алексей взял мать за руку. — Ты никуда не поедешь. Это твоя квартира, твой дом.
— Моя квартира, но не мой дом, — тихо сказала свекровь. — Дом там, где тебя любят. А когда на тебя смотрят как на обузу…
Ирина поставила чашку на стол чуть резче, чем хотела.
— Лидия Петровна, я никогда не смотрела на вас как на обузу.
— Конечно, дорогая, конечно. А вчера предложение вызвать скорую — это забота была?
— Это была забота о вашем здоровье.
— О моём здоровье… — свекровь грустно улыбнулась. — Знаешь, Ирочка, я в твоём возрасте тоже думала, что понимаю, что такое забота. А потом жизнь научила.
Через неделю Лидия Петровна устроила очередной спектакль. На этот раз поводом стал планируемый отпуск.
— Ой, сыночек, а кто же за мной смотреть будет? — спросила она, когда Алексей рассказал о путёвке на море. — Вы же две недели будете отдыхать.
— Мам, ты же прекрасно справляешься сама, — удивился Алексей. — Тебе всего шестьдесят восемь, ты не немощная.
— Не немощная… А если мне опять плохо станет? Если сердце прихватит? Кто скорую вызовет?
Ирина слушала этот разговор, стоя в дверях кухни. Вчера Лидия Петровна весь день таскала тяжёлые сумки с рынка, переставляла мебель в своей комнате и пела во весь голос под радио. Никаких признаков болезни.
— Так мы же договаривались с Галей, — сказал Алексей. — Она будет заходить каждый день, продукты покупать.
— Галя… — свекровь скривилась. — Соседка хорошая, но чужая всё-таки. А что, если ночью что случится? Она же не услышит.
— Мам, у тебя есть телефон. И Галя рядом живёт.
— Телефон… — Лидия Петровна прижала руку к сердцу. — А если я не успею до телефона дойти? Если упаду? Сколько старых людей умирает в одиночестве, а их находят только через неделю…
Алексей растерянно посмотрел на жену. Ирина видела, как он колеблется. Путёвки куплены, отпуск взят, но мать умеет нажимать на самые больные точки.
— Может, действительно отложим? — неуверенно сказал он.
— Да что ты, сыночек! — Лидия Петровна замахала руками. — Как можно из-за старухи отпуск портить? Нет-нет, езжайте. Я как-нибудь переживу эти две недели. Авось, жива останусь.
Ирина не выдержала.
— Лидия Петровна, вы же понимаете, что делаете?
— Что я делаю, дорогая?
— Манипулируете. Вчера вы полдня мебель двигали, а сегодня не можете до телефона дойти?
Повисла тишина. Алексей открыл рот, но ничего не сказал. Лидия Петровна медленно опустилась на стул.
— Значит, я манипулирую… — голос её задрожал. — Значит, когда я боюсь умереть в одиночестве, это манипуляция?
— Мам, Ира не это имела в виду…
— Нет, Лёша, пусть говорит. Пусть скажет, что у неё на душе. — Свекровь посмотрела на Ирину с таким видом, словно та её предала. — Получается, я всю жизнь детей растила, внуков нянчила, а теперь, когда стара стала, я манипулятор?
— Я говорю о том, что происходит сейчас, — твёрдо сказала Ирина. — О том, что каждый раз, когда мы планируем что-то для себя, у вас случается приступ.
— Ира, хватит, — Алексей встал между женой и матерью. — Мама действительно болеет.
— Болеет? А почему тогда приступы не случаются, когда она хочет в магазин сходить или к подруге в гости? Почему сердце болит только тогда, когда мы собираемся куда-то без неё?
Лидия Петровна вдруг схватилась за грудь и согнулась.
— Ой… ой, сердце… Лёша, у меня сердце!
— Мам! — Алексей бросился к матери. — Ира, вызывай скорую!
Ирина стояла неподвижно, глядя на свекровь. Та дышала тяжело, прижав руку к груди, но глаза… глаза внимательно следили за реакцией сына.
— Ира, ты слышишь? Вызывай скорую!
— Не надо… не надо скорую, — простонала Лидия Петровна. — Пройдёт… сейчас пройдёт…
И действительно, через минуту ей стало лучше. Алексей принёс воды, усадил мать поудобнее, а потом повернулся к жене.
— Теперь довольна? Довела человека до сердечного приступа!
После этого скандала Алексей не разговаривал с Ириной три дня. Отпуск, конечно, отменили. Лидия Петровна ходила по квартире со страдальческим видом, время от времени прикладывая руку к сердцу и тяжело вздыхая.
— Лёша, — сказала она в субботу за завтраком, — а давай мы с тобой съездим на дачу? Там воздух лучше, для сердца полезно.
— Конечно, мам. А Ира с нами?
— Ира пусть дома отдохнёт. Ей, видимо, наше общество в тягость.
Ирина молча пила кофе. Она поняла, что проиграла. Лидия Петровна методично отвоёвывала сына, превращая её в злую невестку, которая не понимает больную свекровь.
В понедельник утром Алексей ушёл на работу, а Лидия Петровна неожиданно появилась на кухне в нарядном платье.
— Я к Галочке на именины схожу, — сообщила она бодро. — К вечеру вернусь.
— А как же сердце? — не удержалась Ирина.
— А что сердце? — свекровь удивлённо подняла брови. — Сегодня хорошо себя чувствую. Бывает же у старых людей светлые дни.
Она ушла, напевая песню. Ирина осталась одна и вдруг поняла, что больше не может. Эта игра, эти постоянные намёки, это ощущение, что она всегда виновата — всё это высасывало из неё последние силы.
Вечером, когда Лидия Петровна вернулась от соседки явно навеселе и в прекрасном настроении, Ирина решилась на разговор.
— Лидия Петровна, нам нужно поговорить.
— О чём, дорогая? — свекровь присела на диван, поправляя причёску.
— О том, что происходит в нашей семье. О ваших… приступах.
— О моих приступах? — лицо Лидии Петровны мгновенно стало серьёзным. — А что с ними не так?
— Они происходят слишком вовремя. Точнее, не вовремя. Всегда, когда мы планируем что-то без вас.
— Ира, ты опять за своё, — устало сказала свекровь. — Неужели тебе не стыдно? Обвинять больного человека в притворстве?
— Больного? Вы сегодня полдня плясали у Гали на кухне! Соседка рассказывала!
— И что? Разве больной человек не имеет права на радость? Или мне в гробу лежать, чтобы ты поверила?
— Лидия Петровна, хватит! — Ирина встала. — Хватит играть! Мы обе знаем правду!
— Какую правду? — голос свекрови стал опасно тихим.
— Что вы используете своё здоровье как оружие! Что вам плевать на наши планы, на наше счастье! Что вы готовы разрушить мой брак, лишь бы контролировать сына!
Лидия Петровна медленно поднялась с дивана. Лицо её побледнело.
— Значит, по-твоему, я разрушаю твой брак?
— Да! Каждый день! Каждым своим вздохом, каждой жалобой, каждым приступом!
— Понятно, — свекровь кивнула. — Значит, я для тебя враг. Значит, ты ждёшь не дождёшься, когда я…
Она не договорила. Внезапно схватилась за грудь, но не театрально, как обычно, а судорожно, с настоящим ужасом в глазах.
— Ой… — выдохнула она и стала оседать на пол.
Ирина застыла. Что-то в движениях свекрови было другим. Не показным, а пугающе реальным.
— Лидия Петровна?
Та лежала на полу, тяжело дыша. Лицо её было серым, губы синели.
— Лидия Петровна! — Ирина бросилась к ней. — Что с вами?
— Не… не могу… дышать… — прошептала свекровь.
В эту секунду Ирина поняла: на этот раз всё по-настоящему. И поняла ещё кое-что: она стояла и смотрела. Несколько секунд просто смотрела, думая, что это очередной спектакль.
Дрожащими руками она набрала номер скорой.
— Алло? Мне нужна скорая… сердечный приступ… да, настоящий…
Пока ждала врачей, она держала руку Лидии Петровны и шептала:
— Всё будет хорошо, всё будет хорошо…
Но свекровь уже не слышала.
Лидия Петровна умерла по дороге в больницу. Инфаркт, сказали врачи. Обширный. Спасти не удалось.
Алексей стоял в коридоре больницы, держа в руках справку о смерти, и не мог поверить. Ещё утром мама собиралась к соседке, смеялась, примеряла бусы. А теперь…
— Она говорила, что у неё болит сердце, — сказал он Ире, когда они ехали домой. — Говорила же. А мы не слушали.
Ирина молчала. Она помнила каждое слово их последнего разговора. Помнила, как обвиняла свекровь в притворстве. Помнила, как стояла и смотрела, не сразу поняв, что на этот раз всё по-настоящему.
Дома было тихо и пусто. На кухонном столе ещё стояла чашка, из которой Лидия Петровна пила утренний чай. На подоконнике вяли цветы, которые она поливала каждый день.
— Может, если бы я не кричала на неё… — тихо сказала Ирина.
— Не говори так, — Алексей обнял жену. — Врач сказал, это было неизбежно. Сосуды…
Но Ирина знала: слова имеют силу. Особенно последние слова. Особенно когда ты говоришь человеку, что он для тебя враг. Что ты ждёшь не дождёшься…
На следующий день пришла соседка Галя.
— Знаете, — сказала она, перебирая пальцами бусы, — Лидия Петровна вчера у меня такая весёлая была. Рассказывала, как вы с отпуском собирались. Говорила: «Молодым надо отдыхать, а я что, разве против? Пусть едут, я тут не пропаду».
— Что? — Ирина подняла голову.
— Да-да. И ещё говорила, что боится признаться, как одиноко ей без вас. Что выдумывает всякие болячки, чтобы внимания больше. «Стыдно, — говорит, — в моём возрасте капризничать, но так хочется, чтобы любили…»
Алексей и Ирина переглянулись.
— Она знала, что притворяется? — спросил Алексей.
— Конечно знала. И мучилась. Хотела поговорить с Ирочкой, попросить прощения. «Скажу, — говорила, — что больше не буду. Что понимаю: молодым нужна свобода». Вот такая она была, Лидия Петровна. Гордая очень, а внутри — как ребёнок напуганный.
Галя ушла, а Ирина села на кухне и заплакала. Заплакала от того, что разговор, который мог всё изменить, не состоялся. От того, что последними словами между ними были обвинения. От того, что Лидия Петровна умерла, так и не услышав: «Простите».
— Мы же могли поговорить по-человечески, — прошептала она. — Могли понять друг друга.
Алексей сел рядом и тоже заплакал. Не от горя — от понимания того, как много они потеряли, играя в эти глупые игры вместо того, чтобы просто любить.
На подоконнике завяли мамины цветы. Но Ирина их не выбросила. Полила, пересадила, ухаживала. Как будто надеялась, что вместе с ними оживёт и возможность всё исправить.
Но некоторые слова нельзя взять обратно. И некоторые объятия уже никогда не случатся.
