Роддом встретил Лену запахом хлорки и стылой тишиной коридоров. В палате на шесть человек ей досталась койка у окна. Соседки перешёптывались, делились историями, а она лежала, глядя в серое февральское небо, и считала дни до выписки.
Олег пришёл на третий день. Постоял у окна, помахал рукой:
– Ну как ты? Мальчик, значит?
– Да, три двести, – она прижалась лбом к холодному стеклу. – Назовем Витей?
– Нормально, – он переступил с ноги на ногу. – Я пошел.
К выписке пришла мама. Принесла кулёк с пелёнками, распашонками – всё выстиранное, выглаженное. В углу застиранной пелёнки Лена узнала свои детские метки – буква «Л», вышитая синими нитками.
– Твои ещё, – мама развернула свёрток. – Я сберегла.
В такси Витя спал, посапывая. Шофёр объезжал ямы, матерился сквозь зубы:
– Дороги раздолбали, управы на них нет.
Дома Олег встретил их в прихожей:
– А, приехали? Нормально всё?
И сразу ушёл в комнату – смотреть футбол.
Ночью Витя плакал. Лена ходила с ним по кухне, баюкала. За окном фонарь освещал сугробы во дворе, на детской площадке поскрипывали качели.
Утром она первым делом полезла в шкаф – проверить заначку. Декретных должно хватить на коляску и кроватку. Но сначала нужно было купить распашонки, ползунки, пелёнки…
– Слушай, – Олег появился на пороге кухни. – Надо бы определиться с расходами.
Она замерла с банкой детского питания в руках:
– В каком смысле?
– В прямом, – он сел за стол, достал записную книжку. – Я плачу за квартиру, это понятно. А ребёнок… Ну, сама понимаешь.
– Что понимаю?
– То и понимаешь, – он постучал ручкой по столу. – Ты хотела ребёнка – ты и содержи. У меня и так расходы – алименты, дочка в музыкальную школу ходит…
Банка выскользнула из рук, покатилась по столу. Лена схватилась за спинку стула:
– Но это же наш сын. Ты же тоже хотел…
– Наш, – он поднялся. – Но я свою часть выполняю – крыша над головой есть? Есть. А остальное… – он махнул рукой. – В общем, ты взрослая женщина, разберёшься.
В коридоре загремела входная дверь. Лена села на табурет, глядя на банку детского питания. Триста грамм сухой смеси – рубль восемьдесят копеек. И ей тоже сейчас питаться надо…
В детской кроватке заворочался Витя. Она подошла, склонилась над сыном. Маленький, беззащитный комочек. Её комочек. Только её.
«Ты хотела ребёнка – ты и содержи.» Слова били наотмашь, как пощёчины.
Вечером пришла соседка, принесла банку варенья:
– От простуды хорошо помогает. Малышу потом пригодится.
Лена механически поставила банку в шкаф. Мысли крутились вокруг цифр: коляска, кроватка, питание, пелёнки, распашонки…
– Ленка, ты чего такая? – соседка тронула её за плечо. – Случилось что?
– Нет, – она дёрнулась, сбрасывая руку. – Всё нормально. Просто устала.
***
К весне деньги почти закончились. Лена стояла в очереди в молочной кухне, прижимая к груди спящего Витю. Очередь двигалась медленно – привезли только половину положенного творога.
– Нет творога, расходимся! – кричала раздатчица. – Завтра приходите!
– Как завтра? – всколыхнулась очередь. – У нас талоны на сегодня!
– Не привезли больше, что я могу сделать?
Витя проснулся от шума, захныкал. Лена качала его, шептала что-то успокаивающее, а в голове крутилось: «Где взять денег на смесь?»
Дома она первым делом полезла в шкаф – проверить запасы. Одна банка детского питания, полпачки крупы, немного сахара. До зарплаты ещё неделя.
В комнате загремел телефон. Олег разговаривал с дочерью:
– Конечно, куплю тебе новые туфли. В субботу заеду, сходим в «Детский мир».
Лена закрыла дверцу шкафа. В горле стоял ком.
Вечером, когда Витя уснул, она решилась:
– Олег, мне нужны деньги на питание для ребёнка.
Он оторвался от газеты:
– Опять начинаешь? Мы же договорились – ты сама содержишь своего ребёнка.
– Он не мой – он наш!
– Ладно, – он достал бумажник. – На, возьми червонец. Но это в последний раз.
Деньги жгли руку. Лена положила их обратно на стол:
– Не надо. Сама справлюсь.
Через неделю она вышла на работу – досрочно, не досидев декретный отпуск. В лаборатории её встретили с непониманием:
– Все хорошо с ребенком? Чего не досидела?
– Нормально, – она натягивала белый халат, стараясь не замечать, как он стал велик.
Витю устроила в ясли. Каждое утро – гонка со временем: накормить, одеть, успеть отвести и не опоздать на работу. Вечером – та же гонка в обратном порядке.
В яслях воспитательница качала головой:
– Что-то малыш у вас часто болеет. Может, дома побудет?
– Не может, – Лена забирала горячего от температуры сына. – Работать надо.
По ночам она стирала пелёнки, строчила на машинке халаты на заказ – новая подработка, научилась у соседки. Пальцы болели от иголки, глаза слипались, но деньги были нужны.
Олег жил своей жизнью. Приходил, уходил, читал газету, смотрел телевизор. Иногда приводил детей от первого брака – Лена готовила угощение, стирала их одежду, помогала с уроками.
– Вот это я понимаю – настоящая хозяйка, – говорила его бывшая жена, забирая детей. – Не то что я была.
Однажды утром Витя проснулся с высокой температурой. Лена заметалась – в ясли нельзя, на работу надо, больничный не дадут – только вышла.
– Олег, – она встала в дверях спальни. – Посиди с ним сегодня, пожалуйста. У меня важный анализ в лаборатории.
– Не могу, – он завязывал галстук. – У меня совещание. Позвони своей матери.
Мать жила на другом конце города. Два часа на автобусах, потом обратно…
– Ладно, – Лена сглотнула комок в горле. – Сама решу.
Вечером она считала остатки денег. Главное – хватило бы на лекарства и питание.
В субботу Олег принёс домой новый костюм:
– В универмаге выбросили. Импортный, югославский.
– Сколько? – машинально спросила она.
– Сто двадцать, – он любовался собой в зеркале. – Зато качество!
Сто двадцать рублей. Месячная зарплата. В воскресенье пришла его дочь – в новых лаковых туфлях:
– Папа купил! Настоящие, чешские!
Лена смотрела на начищенные до блеска туфли и думала о Витиных сандаликах с расходящимся швом. Надо бы в ремонт отнести, пока совсем не развалились.
Ночью она проснулась от Витиного кашля. Подошла к кроватке, потрогала лоб – горячий. В аптечке оставалось полпачки жаропонижающего.
«Надо бы купить, пока не кончилось совсем,» – она смотрела на спящего сына. Маленький, родной, беззащитный. Её личная ответственность. Её крест.
За окном светила луна, на детской площадке поскрипывали качели. Где-то вдалеке громыхнул последний трамвай.
«Ты хотела ребёнка – ты и содержи.» Теперь эти слова уже не били наотмашь. Просто констатировали факт.
Она научилась жить с этим. Научилась выкраивать копейки, штопать одежду, варить суп из того, что под рукой. Научилась быть сильной.
Потому что выбора не было. Был только Витя – и бесконечный счёт копеек до следующей получки.
В тот декабрь ударили сильные морозы. Витя кашлял уже вторую неделю, но в ясли ходить приходилось – на работе аврал, год заканчивался.
– Лена Николаевна, – окликнула воспитательница вечером. – У мальчика температура тридцать восемь. Мы вам днём звонили…
– Я была на опытах, – Лена торопливо одевала сонного Витю. – Не могла уйти.
Дома она первым делом поставила градусник. Тридцать восемь. В аптечке – пустота, последнюю ампулу жаропонижающего истратили в прошлый раз.
– Олег, – она заглянула в комнату, где муж смотрел хоккей. – У Вити температура. Сходи в дежурную аптеку, а? Мне его одного не оставить.
– Сейчас самое интересное начнётся, – он не отрывался от экрана. – Потом схожу.
Витя метался в кроватке, щёки горели. Лена приложила мокрое полотенце к его лбу:
– Потерпи, маленький. Сейчас папа лекарство принесёт.
К концу матча температура поднялась еще.
– Олег! – она не выдержала. – Ребёнок горит!
– Ну что ты паникуешь? – он потянулся, выключая телевизор. – Сейчас схожу.
– Не надо, – она натянула пальто. – Сама сбегаю.
На улице мороз обжёг лицо. Дежурная аптека была в соседнем квартале. Лена бежала, поскальзываясь на обледенелом тротуаре. В голове стучало: «Только бы не закрылись, только бы успеть…»
– Ампулы кончились, – пожилая аптекарша развела руками. – Только порошки остались.
– Дайте порошки!
Уже на обратном пути, сжимая в кармане заветный пакетик.
В квартире было тихо. Витя спал беспокойным сном, на лице красные пятна. Олег храпел в спальне.
Лена разбудила сына, напоила лекарством. Сидела рядом, гладила горячий лоб, шептала что-то ласковое. За окном мела поземка, на карнизе намерзла ледяная корка.
Утром приехала мать и Лена она собиралась на работу как в тумане. Голова кружилась от недосыпа, руки дрожали.
– Я сегодня пораньше уйду, – Олег затягивал галстук. – У дочки концерт в музыкалке. Приготовь мне чистую рубашку.
Лена застыла у гладильной доски:
– А как же Витя?
– А что Витя?
– Он же болеет. С ним кто-то должен остаться.
– У меня концерт дочери, – он нахмурился. – Важное событие. Не могу же я её подвести.
– А сына подвести можешь? – голос сорвался.
– Начинается… – он поморщился. – Я тебе русским языком сказал: ребёнок – твоя забота. Вот и заботься.
Утюг в руках Лены с шипением впечатался в рубашку. На белой ткани расплылось жёлтое пятно.
– Ты что делаешь?! – Олег подскочил к гладильной доске. – Это же новая рубашка!
– Новая, – она смотрела на расползающееся пятно. – Как туфли твоей дочери. Как её платье на выпускной. Как твой югославский костюм.
– И что?
– А Витя третий месяц в разваливающихся ботинках ходит. И колготки у него штопаные-перештопаные. И игрушек нет – одна погремушка из роддома.
– Ты на что намекаешь? – его лицо потемнело. – На то, что я плохой отец?
– Нет, – она выключила утюг. – Ты прекрасный отец. Для тех своих детей.
В детской закашлялся Витя. Лена бросилась к нему, забыв про недоглаженную рубашку. Когда вернулась – Олега уже не было. Только входная дверь хлопнула так, что зазвенела посуда в серванте.
Она позвонила на работу, взяла отгул за свой счёт. Сидела рядом с сыном, меняла компрессы, поила микстурой. В кармане халата лежали последние три рубля – всё, что осталось до получки.
Вечером Олег не пришёл ночевать. Позвонил на следующий день:
– Я у сестры. Рубашку испортила – будешь новую покупать.
– Хорошо, – она держала трубку окоченевшими пальцами. – Куплю.
– И чтоб без истерик. Не люблю этого.
В трубке загудели гудки. Лена медленно опустила её на рычаг. В детской Витя играл с погремушкой – температура наконец спала.
Она подошла к окну. За стеклом кружился снег, на детской площадке горела одинокая лампочка. Возле песочницы соседский кот гонял какую-то тень.
«Ты прекрасный отец. Для тех своих детей.» Эти слова еще звенели в ушах. Первый и последний раз, когда она осмелилась сказать правду.
Больше она никогда не заговаривала с ним о деньгах. Научилась молчать, экономить, выкручиваться. Штопала Витины колготки, варила суп из костей, собирала бутылки по помойкам.
А по ночам считала копейки и слушала, как воет ветер.
Весна пришла неожиданно рано. В скверике напротив дома растаял снег, обнажив прошлогоднюю траву. Витя выздоровел, снова ходил в ясли. Олег вернулся домой, будто ничего не произошло.
Лена завела новую тетрадь учёта расходов. На первой странице аккуратно вывела: «Март 1983». Теперь она планировала на месяц вперёд – без права на ошибку.
Отдел уценённых товаров, комиссионки —| это были ее магазины. Она выстаивала очереди. Однажды повезло – привезли детские ботинки, почти Витин размер. На вырост. Она всегда брала ему одежду и обувь с запасом.
На работе её повысили, еще несколько рублей к зарплате. Вечерами она всё так же шила халаты на заказ, но теперь брала больше работы.
В воскресенье к Олегу пришли дети. Дочь хвасталась новым платьем:
– Папа купил! С настоящими кружевами!
Лена молча собирала на стол, расставляла чашки. На кухне закипал суп из костей – мясо было только для гостей.
– Тёть Лен, а Витька где? – спросил сын Олега.
– В садике, – она размешивала заварку в чайнике. – У него там утренник.
– А чего ты не пошла?
– Работаю сегодня, – она отвернулась к плите. – Подработка.
Вечером, когда дети ушли, она считала деньги. До получки четыре дня, в кошельке – три рубля и мелочь. На хлеб хватит, на молоко – вряд ли.
В дверь постучали – соседка принесла старые вещи:
– Сыну моему малы стали. Может, Витьке пригодится?
Лена перебирала застиранные рубашки, штопаные колготки. Примеряла на глаз – вроде подойдёт.
– Спасибо, Нин.
– Да ладно, – соседка присела к столу. – Слушай, у тебя мука есть? Одолжи стакан, а? До получки не хватает.
Лена достала из шкафа пакет с мукой:
– Держи. Потом отдашь.
Так и жили – в долг, в обмен, в рассрочку. Занимали друг у друга деньги, продукты, вещи. Выкручивались как могли.
По вечерам она стирала, готовила, проверяла Витину тетрадь с прописями. В углу комнаты стояла банка с мелочью – собирала на зимнее пальто сыну.
Олег жил своей жизнью. Приходил, уходил, читал газету, смотрел телевизор. Иногда приносил домой что-нибудь новое – рубашку, ботинки, импортный одеколон.
– Что, опять деньги считаешь? – хмыкал он, заставая её над тетрадью расходов. – Могла бы и поработать побольше, раз не хватает.
Она молчала. Научилась не отвечать, не спорить, не просить. Просто делала свое дело – растила сына, варила суп, штопала одежду.
В детском саду воспитательница хвалила Витю:
– Такой смышлёный мальчик. И рисует хорошо, и стихи учит.
Лена слушала и думала – может, хоть у него жизнь сложится иначе? Может, он вырастет и не будет таким, как отец?
Вечерами она сидела у окна, штопала очередные колготки. За стеклом качались голые ветки тополя, на детской площадке гуляли мамы с колясками. Обычная жизнь обычного двора.
Витя играл на полу с машинкой. Подарок бабушки.
– Мам, смотри как едет! – он катал машинку по полу. – Совсем как настоящая!
Она смотрела на сына и чувствовала, как сжимается сердце. Родной, любимый, единственный. Самое дорогое, что у неё есть.
В такие моменты все эти подсчёты, экономия, вечная нехватка денег – всё отступало. Оставалось только это – тёплое, живое, настоящее. Её маленькое счастье.
Ночью она проснулась. В соседней комнате похрапывал Олег, за стеной бубнил телевизор у соседей. Обычные звуки обычной жизни.
Встала, подошла к детской кроватке. Витя спал, подложив под щеку ладошку. Она поправила одеяло, тронула тёплый лоб.
Завтра начнётся новый месяц – новые подсчёты, новая экономия, новые долги.
Но сейчас, в тишине ночной квартиры, глядя на спящего сына, она думала – может, оно и правильно? Может, так и должно быть – когда всё держится на одном человеке? На той, что не имеет права сдаться.
Потому что она – мать. Последняя и единственная опора. Та, что должна выстоять любой ценой.
