Марина молчала. Смотрела на остывающую котлету в своей тарелке и чувствовала, как внутри поднимается что-то горячее. Даже не злость — досада. Ну, конечно. Конечно, у них есть лишняя комната. Конечно, мама может пожить. Конечно, сестра после развода, бедная-несчастная, с детьми. Куда ж ей ещё?
— То есть ты решил? — тихо спросила она, не поднимая глаз.
Игорь дёрнулся, будто не ожидал подвоха.
— Я не решил… Я подумал, что так будет правильно. Это же временно!
Марина засмеялась. Даже самой себе удивилась, какой нервный у неё вышел смех.
— «Временно» — это сколько? Неделя? Месяц? Год?
Игорь опустил взгляд. Начал теребить вилку, словно она вдруг стала ему не по руке.
— Ну… Пока сестра не устроится…
— То есть ты не знаешь. Скажи честно — ты хоть раз видел, как твоя сестра «устраивается»?
Она знала ответ. Десять лет замужем за этим человеком, и десять лет видела, как вокруг него все «устраиваются» за его счёт.
Сестра, которая ой, прости, опять нечем платить за садик.
Мама, которая ну ты же мужчина, помоги, сынок!
Дядя какой-то там, племянница, троюродный кузен…
А теперь вот и её очередь, выходит?
Игорь молчал.
— Я фотограф, Игорь. Ты помнишь? У меня работа, клиенты, оборудование. Эта комната — не «лишняя». Это мой хлеб. Мне её никто не дарил, я её сама сделала.
— Да понимаю я… Просто ситуация…
— Ситуация у твоей сестры. А у меня бизнес. Я не отдам свою студию, Игорь. Даже «временно».
Игорь закрыл глаза, провёл рукой по лицу.
— Ну и что мне делать?
Марина встала. Спокойно, без суеты, убрала тарелку в раковину.
— Решать. Теперь твоя очередь.
И вышла из кухни.
Марина смотрела на коробки, тюки, сумки — их становилось всё больше. Людмила Васильевна въезжала, как будто сдаёт свою квартиру в аренду и переезжает насовсем.
— Это что, всё? — голос у Марины получился даже не раздражённый, а какой-то уставший.
— Ну а как же! Я же не на один день приехала.
Марина прикусила язык. Хотела сказать: не на один день, а на сколько? Но промолчала. Всё равно ответа честного не услышит.
Она помогала раскладывать вещи, старалась дышать ровно. Но вот свекровь остановилась у полок в коридоре, критически оглядела.
— Марина, ну зачем тебе этот хлам?
— Это не хлам, это мой рабочий инвентарь.
— Ну и что? Оборудование можно и в другой комнате держать. Мне же вещи разложить надо!
Марина молча передвинула коробку с отражателями, свекровь втиснула на полку пуховый платок и какие-то свёртки с её загадочными «нужностями».
С утра всё пошло наперекосяк.
В ванной — кипа чужого белья. Машинка стирает на бесконечном цикле.
На кухне Людмила Васильевна перекладывает посуду.
— Тарелки неудобно стоят. И кастрюли зачем в этом шкафу? Я по-другому сделаю, а то ты мучаешься.
— Я не мучаюсь.
— Ну-ну… — и ставит по-своему.
Потом обсуждает с Игорем, чем они теперь «все» будут питаться.
Марина стоит у двери, слушает.
— Я рыбу не люблю, — говорит она.
— Ну что ты, Марин, полезно же! Я вчера целую скумбрию купила. Испеку, пальчики оближешь!
Смотрит в глаза, улыбается так по-доброму, как будто её сейчас накормят, а не её студию отдали под временный склад.
Марина молчит.
Что тут скажешь?
— Марина, — начала Людмила Васильевна, с видом опытного хозяйки, который всегда знает, как лучше. — Я тут пригляделась… Ты не находишь, что холодильник у тебя устроен совсем не так, как надо? Овощи вверху, а молочное внизу — это же неправильно. Надо всё по полочкам, как в аптечке. Так удобнее.
Марина замерла. Откуда в свекрови эти советы?
— Да и эти занавески, — продолжала она, взглянув на жёлтые шторы. — Ну что за цвет? Всё как в курятнике.
Марина зажмурилась. У неё внутри всё сжалось от этой нелепой ассоциации. Но она ничего не сказала. Это же её дом, её квартира, её кухня!
Но вот через неделю случилось то, что она больше всего боялась. Людмила Васильевна начала разговор, который немедленно взорвал всё, что оставалось от спокойствия.
— Марина, я вот подумала… — она замедлила речь, словно собираясь развернуть вселенскую правду. — Ты знаешь, эта комната, где у тебя фотостудия… она такая просторная, светлая… такая тёплая…
Марина невольно подняла бровь. А вот и оно.
— Да, именно поэтому я её и выбрала для съёмок, — ответила она сдержанно, хотя уже догадывалась, что будет дальше. — У меня там всё подстроено, всё настроено для работы.
— Вот именно, — Людмила Васильевна вздохнула и сделала паузу. — Так вот, я подумала, а может, тебе стоит перенести своё оборудование в другую комнату? Я бы там осталась. Всё равно сплю на диване в гостиной, как в чужом доме… — она улыбнулась с видом великодушной жертвы.
Марина ощутила, как её тело напряглось. Это ещё что за шутки такие?
— Но это моя студия, Людмила Васильевна, — с трудом сдерживала раздражение Марина. — Это моё рабочее пространство. Я работаю здесь каждый день, ко мне люди приходят, я их фотографирую.
Людмила Васильевна не унималась.
— Ты знаешь, меня тоже это не радует, когда посторонние в доме. А если что-то пропадёт, я тебе потом скажу… — и посмотрела на неё с таким упрёком, что Марина едва не взорвалась.
— За два года у меня ничего не пропало, Людмила Васильевна. А вот как-то так сразу всё начнёт исчезать? — усмехнулась она. Ну, прямо «среда обитания для воров»!
— Ну, ты же можешь перенести свою технику, верно? Она ж переносная. А мне нужно где-то место нормальное найти… — продолжала она с упорством, что не замечала, как режет нервную ткань.
Марина молча взглянула на неё.
Она знала, что Людмила Васильевна вообще не понимает, как она относится к своей студии. Это место — не просто пространство, где стоят камеры и свет. Это её работа, её мечта. Это не комната для мебели. Это сердце, которое не так просто взять и перенести. Но разве это важно для её свекрови?
Я сидела и молчала, не зная, как ей объяснить. Это не просто место, где стоят камеры и свет. Это моя мечта, мой труд, мои планы. Моя жизнь. Но как можно объяснить человеку, который этого не понимает?
— Благодарю за понимание, Марина. Ты тут всё устроишь. А ты снимешь себе что-то в городе, небольшое. И там свою студию откроешь. Дом и работа — они должны быть отдельно. — Людмила Васильевна встала из-за стола, будто весь вопрос был решён, как если бы я вообще не имела права на своё пространство.
И вот, когда она заявила о своём праве на мою фотостудию, Игорь, мой муж, неожиданно встал на её сторону. Он начал уверять меня, что это всего лишь временная мера. Что мама скоро съедет, как только сестра найдёт работу.
— Марин, мама здесь всего несколько месяцев, — говорил он, искренне веря в свои слова. — Неужели тебе так трудно перенести оборудование на время?
— Игорь, это не просто оборудование, — я пыталась ему объяснить, хотя понимала, что он не услышит. — Это моя работа. В комнате всё настроено для съёмок. Почему я должна её переносить в город?
— Ну, пойми, маме здесь удобнее будет. Ей нужно место, где она сможет спокойно почитать, отдохнуть. А в гостиной нет закрывающейся двери. Это неудобно. — Игорь выглядел так, будто я просто не хотела услышать очевидные вещи.
— Кстати, ты ведь тоже можешь использовать гостиную как студию. Я не возражаю. — Игорь предложил компромисс. Но для меня это не было компромиссом. Это была его идея, а не моя.
Согласиться было трудно, но я всё-таки уступила. Мы убрали мебель из гостиной, освободили место для съёмок. Я установила освещение, камеру. Но ничего не выходило. Всё это не было моим. Настроение не улучшилось, и злость накапливалась с каждым днём. Мне было обидно, что мою работу поставили на второе место.
И вот, я снимала клиентов в нашей гостиной. На фоне криво прикрученных декораций. Всё ощущение работы исчезло. Каждый день, входя в эту комнату, я чувствовала, как она теряет своё значение для меня.
А ещё было самое больное — свекровь даже не поблагодарила. Нет, она всё равно была чем-то недовольна.
— Марина, ты ведь знаешь, что в гостиной у нас телевизор? Мы его почти не смотрим, но я смотрю. Это мои любимые шоу и передачи. Как я буду их смотреть, если ты устроишь там свою студию? — Людмила Васильевна как будто и не заметила, что уже забрала моё пространство.
— Давай-ка ты телевизор перенесёшь в мою комнатку?
Молчала. Что ответить?
Игорь снова встал на сторону матери, и, хотя он не говорил этого вслух, я почувствовала, как он медленно отстраняется от меня. Каждый день я теряла контроль над своей жизнью, над тем, что было для меня важным, над своей мечтой. Мне оставалось только одно: терпеть. И ждать. Я надеялась, что Людмила Васильевна скоро уедет, и я смогу вернуться к своей жизни, такой, какой она была.
Прошёл месяц, и я, как тот старый сундук, который с трудом открывается, привыкала к новым порядкам. Всё это время я как бы и не жила, а существовала, приспосабливаясь, глотая каждое новое «предложение», каждую новую критику. Но вот однажды, когда я снова убирала камеры и свет, Людмила Васильевна подошла ко мне с очередной «благой» мыслью.
— Марина, — сказала она с таким видом, как будто только что открыла мне дверь в новый мир, — может, тебе стоит заняться чем-то более серьёзным? Фотографировать людей — это, конечно, занятие, но это не профессия, знаешь ли.
Я замерла, даже не сразу поняв, что это за слова. Казалось, что они прошли сквозь меня, оставив внутри только пустоту. Я не могла поверить, что она вообще может так сказать. Сколько лет я шла к этому, сколько усилий вложила в свою работу, в своё дело. Я с детства мечтала быть фотографом. И вот, наконец, почувствовала, что живу, что то, что я делаю — это правда важно. Но Людмила Васильевна говорила, что всё это пустое занятие.
— Ты могла бы устроиться в офис, например, или заниматься чем-то более серьёзным и высокооплачиваемым. Может, тебе стоит пройти какие-то курсы по переквалификации? — она продолжила.
Эти слова ударили меня в самое сердце. Я не могла уснуть всю ночь, думала только о том, как она по-своему меня воспринимает, как она вообще не понимает, что для меня важно. Я мечтала быть фотографом с самого детства. А тут, вот, мне предлагают переквалифицироваться.
С каждым днём, с каждым её «советом» я всё больше ощущала, как теряю себя. Но я молчала, как всегда. Смирялась, как всегда.
Ещё месяц прошёл. Мы снова вошли в привычное русло. Я уже не сопротивлялась тому, что студия переехала в гостиную, что телевизор теперь стоит в комнате Людмилы Васильевны. Я пыталась не замечать этих изменений, но… всё равно было больно.
А потом, однажды за ужином, свекровь сказала:
— Знаете, я тут подумала и решила, что возвращаться мне, наверное, уже нет смысла. Лучше я останусь у вас. Свою квартиру я передам сестре Игоря. Ей она сейчас нужнее. А сама буду жить у вас.
Эти слова прозвучали так буднично, как будто речь шла о перемещении мебели, а не о коренной перемене всей нашей жизни. Я почувствовала, как у меня земля уходит из-под ног. Я посмотрела на Игоря, надеясь, что он как-то проявит себя, сделает что-то, чтобы вернуть мне моё пространство. Но его ответ меня только поразил:
— Марина, так, наверное, действительно лучше. Маме у нас спокойнее. А у моей сестры сейчас сложная ситуация. Так что давай подумаем, как обустроить пространство, чтобы всем было удобно. — он сказал это с таким спокойствием, как если бы всё, что происходит, было вполне естественно.
— Игорь, но… — я попыталась возразить, но он перебил меня.
— Давай начистоту, Марина! Студия в квартире — это неудобно. Я понимаю, что тебе важно работать, но у нас теперь другие планы. Думаю, тебе стоит снять помещение в городе и перевезти студию туда.
Я осталась в полном шоке. Мне казалось, что я не могу больше ни о чём думать. Это было как удар молнии: ясно, сильно, но после — пусто.
— Подожди… То есть я теперь половину дохода, если не больше, буду отдавать на аренду? — я с трудом сдерживала слёзы, стараясь не дать себе слабину.
— Именно. Ты же всегда хотела профессиональную студию, вот тебе и шанс. Теперь займись своим делом по-настоящему. А в гостиной мы сделаем детскую. Рано или поздно она нам пригодится. Игорь кивнул, посмотрел на мать так, будто именно это и был его главный план.
Я почувствовала, как что-то внутри меня похолодело. Гостиную в детскую? Как же так? Словно мои желания, мои мечты, мои стремления вообще ничего не стоят, и я, оказывается, должна мириться с этим.
— Игорь, я понимаю, что твоей маме сейчас тяжело, — я осторожно попыталась возразить, чувствуя, как дрожит голос. — Но моя студия… Это не просто прихоть. Это моя работа. Я привыкла работать дома, мне так удобнее. Я была готова временно приспособиться, но если твоя мать остаётся у нас навсегда… — я сделала паузу, надеясь, что он хоть как-то отреагирует.
— Марина, будь разумной, — сказал он с тем видом, который я уже начинала ненавидеть. — Мама переезжает сюда навсегда. И точка. Другого варианта нет. Когда у нас будет ребёнок, мама нам с ним поможет, правда, мама? — Игорь улыбнулся, а свекровь ответила так, будто эта ситуация вообще не имела для неё значения.
— Конечно, сынок, — ухмыльнулась свекровь и неторопливо отпила чай, как будто речь шла о том, где поставить вазу с цветами, а не о том, что вся моя жизнь и работа, кажется, рушатся.
Я замерла, чувствуя, как в груди поднимается волна отчаяния. Они оба смотрели на меня так, будто я не имела права на своё мнение. Но ведь половину денег на эту квартиру, между прочим, отдала я и мои родители! Мы с Игорем в этой жизни в равных долях. Или, как мне теперь казалось, не в равных.
Тогда я поняла, что больше не могу молчать.
— Игорь, мне нужно поговорить с тобой наедине. — Я посмотрела на него твёрдо, даже немного упрямо.
Игорь нехотя поднялся и побрёл за мной в гостиную, как будто всё это происходило не с ним. Я чувствовала, как в груди накатывает гнев, готовый вот-вот вырваться наружу.
— Так больше не может продолжаться, — я не скрывала эмоций, смотря на него с отчаянной решимостью. — Сколько я ещё должна жертвовать ради комфорта твоей мамы? Моя студия — это не просто комната. Это моя работа, моя мечта, то, к чему я шла годами. А ты хочешь просто выкинуть всё это из моей жизни…
Я чувствовала, как гнев обжигает меня. Но внутри я была спокойна — я больше не могу и не буду молчать.
Игорь смотрел на меня с выражением усталости и раздражения, словно я вымотала его до предела.
— Марина, ты преувеличиваешь, — сказал он, отрывисто, как всегда. — Мама будет нам помогать. Это же не чужой человек. Он как бы оправдывался, но мне было всё равно. — Маме негде жить, сестру я не могу выгнать, да и не буду этого делать.
Он на секунду замолчал, потом добавил что-то, что прозвучало, как последняя попытка оправдаться.
— Для твоей студии всегда найдётся место в городе. Если ты так хочешь этим заниматься, пожалуйста, я тебе не помешаю. Но только не дома. Почему ты не можешь сделать шаг навстречу ради нашей семьи?
— Ради нашей семьи? — я с ужасом посмотрела на него, стараясь не выплеснуть всю свою злость. — А когда наша семья перестала учитывать мои интересы и желания? Если моя мечта не значит для тебя ничего, может, мне пора уйти и строить свою жизнь без тебя?
Игорь посмотрел на меня так, будто я произнесла нечто совершенно нелепое, и не мог понять, что происходит.
— Ты серьёзно? Ты уйдёшь от меня из-за какой-то студии?
Я закрыла глаза, пытаясь сдержать слёзы. Неужели он так и не понял? Неужели я так долго была слепа?
— Да, если это единственный способ сохранить свою жизнь и свою работу. Либо ты поддерживаешь меня, студия возвращается в мою комнату и твоя мать уезжает, Игорь, либо мы разводимся и я ухожу.
Он молчал, и я видела, как его лицо меняется. Он не мог ничего сказать. В ту ночь я собрала свои вещи: камеры, объективы, свет… Всё, что мне было важно, и ушла.
Я подала на развод. Сняла маленькое помещение для своей студии, несмотря на все финансовые трудности. Да, начинать было страшно. Весь доход уходил на аренду, но я знала, что это — мой путь. Я возвращала себе контроль.
Процесс дележа квартиры затянулся на полгода. Это были тяжёлые месяцы одиночества и сомнений. Я по-настоящему почувствовала, что потеряла часть себя. Но в то же время я чувствовала, как постепенно нахожу своё место. И вот, потихоньку, клиенты начали приходить. Всё начинало налаживаться.
Не могу сказать, что это было связано только с профессиональным помещением, о котором так часто мне говорил Игорь. Нет, дело было в другом. Всё изменилось внутри меня. Я перестала оглядываться на мнение других, перестала искать одобрения, начала фотографировать по-настоящему для себя. И, видимо, эта уверенность передалась и людям, которые приходили ко мне в студию.
Я поняла, что выбрала верный путь. Я не только сохранила свою мечту, но и, наконец, стала свободной. Свободной от чужих ожиданий, от обязательств, которые меня душили.
Через несколько месяцев Игорь написал. Он говорил, что скучает, что понял свою ошибку, что хочет всё вернуть… Но к тому времени я уже знала. Я выбрала свою жизнь. И не собиралась возвращаться к прежним жертвам.
Я обрела себя. И эта свобода была мне дороже всего.
Конец.
