Она хотела пройти мимо, отвела взгляд при встрече, чтобы я не заметила ее. Правда, я это поняла намного позже.
И я уже почти прошла, но что-то знакомое было в лице этой женщины, очень смутно знакомое. Я взглянула еще раз. А она улыбнулась. И тут я ее узнала.
Лялька!
Ну, сейчас она, конечно, на Ляльку не тянула. Полная пожилая женщина. Улыбка только не изменилась.
— Привет, — я на секунду замялась, думая назвать ее как в молодости или, полным именем, — Лялька!
— Ой, — отмахнулась она, чуть смутившись, я поняла, что, назвав ее Лялькой, хоть на мгновение, но вернула ее к той, беспечной юной и стройной. — Какая я Лялька? — усмехнулась она. — Я теперь Бомболялька!
— Зато морщин нет, — усмехнулась я. — А у меня вот, — я сморщила лицо, — смотри, как печеное яблоко.
Мы когда-то вместе работали в Доме моделей манекенщицами. Да, тогда это именно так называлось. Это сейчас они модели, а мы были вешалками, шестами, жердями, нас называли по-разному, извращаясь и подчеркивая наш рост и нездоровую, как тогда всем казалось, худобу.
А Лялька была звездой. Ее никогда не обзывали вешалкой и жердиной. Да, она была чуть меньше нас ростом, худенькая, не слишком красивая, той классической красотой, по которой нас выбирали. Ее и брать-то не хотели, на просмотре. Но наша руководительница Эвелина, отмахнулась:
— Да она фору всем этим куклам даст! Ничего вы не понимаете!
И ее взяли. Несмотря на кривые ноги, на маленький рост, ниже на пять сантиметров, самой мелкой из нас. И правда, через месяц она была уже звездой на подиуме.
На нее приходили смотреть все. Но в основном мужчины. В день показа зал Дома моделей был полон. Потом у входа ее ждали поклонники с букетами. Как у театра ждут самых прославленных актрис.
Кто-то ее из девочек не любил, кто-то не обращал внимания, кто-то делал гадости. Все как обычно в женском коллективе. А мне она нравилась.
Бесхитростная. И не злая. Не помнила обид и всегда откликалась первой на просьбы. И это бесило некоторых еще больше.
А потом вышла замуж и пропала. Эвелина бесилась, наверное, месяц:
— Коряги! — и зло срывала на нас. — Кто так ходит! — подходила на репетиции и больно стегала нас тонким хлыстом. — Спину держи! Подбери живот! Задницу подтяни!
Потом успокоилась, но вспоминала еще долго и расстраивалась, что Лялька могла бы сделать такую звездную карьеру, какая нам и не снилась.
А потом я уехала в Москву, работала манекенщицей там, влюбилась, разбила сердце и вернулась домой. В Дом моделей не вернулась, хотя звали. Не всю же жизнь вешалкой быть. Правда, у нас работали и возрастные манекенщицы. В Доме моделей могли обшиваться только взрослые женщины, для восемнадцатилетних девчонок цены там были неподъемные.
Я пошла учиться, потом работать и строить карьеру и вспоминала, честно говоря о своей работе вешалкой редко. Да и не с кем было. А новым друзьям и знакомым даже не рассказывала об этом. А зачем?
Зачем портить себе имидж умного профессионала такими подробностями. Женщине, особенно красивой и так сложно строить карьеру, а если всплывет еще и это, то все будут думать только одно: не сама добилась, заработала не мозгами, а… сами знаете, чем.
Лялька…
— Ну расскажи, куда ты пропала? — вспомнила я. — Замуж вышла и все! Эвелина зверствовала, наверное, с полгода, не могла никак успокоиться.
— Ах, — отмахнулась Лялька, — надоело мне. Влюбилась… — она вздохнула и улыбнулась. — Он такой был…
— Я? — к нам подошел молодой мужчина, лет тридцать пять. — Ты про меня Лялечка? — он обнял ее и поцеловал в щеку.
И я подумала, что, хорошо, что я не успела спросить:
— Сын?
Ну, в принципе, мог бы быть сыном, если она бы родила сразу, как выскочила замуж. Но по поведению, явно не сын.
— Познакомься, — она смутилась, отвела взгляд, быстро посмотрела на него, — мой… муж, — пауза. — Гражданский.
— Все потому, Лялечка, что ты оказываешься узаконить наши отношения, — он не мог ее выпустить из объятий.
— Котик, не мацай меня, — она мягко отстранила мужчину. — Я старая женщина, через год ты наиграешься и бросишь меня.
— Нет, — он не отстранился и не выпустил ее из своих рук.
— Как ты это делаешь? — удивилась я. — Лялька, ты феномен!
— Не знаю, — она нахмурилась. — Все время так. Я же уже старая, толстая и некрасивая, как раньше!
— Ты красивая, — Котик смотрел на нее с восхищением, — ты безумно красивая.
Мы еще немного поболтали, обменялись телефонами. Иногда созванивались, пили кофе и болтали, как те, девчонки из 90-х. Вспоминали, как скупали колготки поносного цвета Лысьвенской фабрики, а потом красили их в эмалированном ведре в черный цвет. Или, это было особым шиком — в бордовый. Как шили себе убойные куртки из драных джинсов и гобелена, который удавалось достать по блату и обычно он использовался для обивки диванов. Как покупали самую лучшую ленинградскую тушь в картонной коробочке, с ужасной пластиковой щеточкой. Плевали в нее и красили умопомрачительные ресницы.
Или просто молчали. Ходили в кино. Просто были рядом. Такими, какими мы были раньше, такими, какими мы стали сейчас. Обычными вешалками с лишним весом и лицом, как печеное яблоко.
А однажды мне позвонил Котик, с ее телефона.
— Ее не стало, — прорыдал он.
Проводить Ляльку пришло немного людей. Из женщин была только я. Мужики стояли над ямой, молчали, сжимали челюсти, так что багровели желваки. Сжимали букеты с четным количеством алых роз, не замечая впившихся шипов и капелек крови, стекавших по целлофану.
Когда уже все разошлись, Котик, взял меня за руку:
— Ты спросила тогда, как она это делает.
— Да, — я накрыла его руку своей.
— Я знаю, как, — он посмотрел на меня. — Он красивая даже там, сейчас, — он шмыгнул и посмотрел на свежую землю. — Мы не видели ее морщины и килограммы.
— А что вы видели? — спросила я.
— Даже такая, как в последний год, она очаровывала. Своими движениями. Любовью. Своей энергией. И, — он помолчал, кусая губы, — когда я увидел ее первый раз в магазине, я подумала «старуха». Но она попросила помочь ей, и я пошел за ней, забыв обо всем. Даже когда она ссорилась со мной, она очаровывала. Я бы никогда не ушел от нее, — он помолчал. — От нее никто не уходил. Уходила она, — он всхлипнул. — Теперь навсегда.
